REAL BRIAR

В нашем институте работал заведующий лабораторией доктор биологических наук по фамилии Фихте. К тому Иоганну Готтлибу Фихте, который разработал тезис об автономности Я, этот наш Фихте не имел не малейшего отношения. Более того, в отличие от вечно нуждавшегося Фихте, умершего от тифа, которым он заразился от своей жены, добровольно ухаживавшей за раненными солдатами, наш Фихте не нуждался вовсе, и у него не было жены, от которой он мог бы чем-то заразиться. Может быть я ошибаюсь, но по моему у него нет жены и по сей день, поскольку выносить его постоянное хвастовство - это очень тяжелая, неженская работа.
В далекие времена своей молодости Фихте был Фишманом, потом Фишман стал Фихманом, а уже Фихман после защиты докторской диссертации превратился в Фихте. Узнав об этом фортеле, я вспомнил строчку из записной книжки Ильи Ильфа "наконец-то Какашкин меняет фамилию на Любимов." Был Фихте человеком далеко неглупым, наблюдательным и достаточно тонким во всем, что касалось окружавших его людей и событий, в которых он принимал участие. Но в том, что касается его персоны лично, он был до анекдотичности лишен каких-либо тормозов. Он хвастался при любом самом незначительном случае. Хвастался всем, чем он владел лично и что сопровождало его личную жизнь. "Вы видите эти шнурки от ботинок. Таких шнурков вы больше не найдёте нигде в мире...." И дальше следовала красивая история, из которой слушатель мог понять, что действительно таких шнурков больше нигде в мире достать нельзя. Хвастался тем, что ест в день всего лишь по одной моркове, хвастался тем, что прошёл кавказские горы вдоль и поперёк и т.д. Впрочем, при всей буйной фантазии, которая сопровождала его хвастовство, Фихте внимательно наблюдал за собеседником и, если замечал следы скептического отношения к своим повествованиям, то тутже замолкал, понимая, что этот человек не дорос до высочайших материй, из которых сотканы его трепологии. Впрочем он был весьма благоразумным и это благоразумие не позволяло ему хвастаться своим именитым предком, который закрутил такую хитрую и непонятную субъективно-идеалистическую философию, что сумел на первых порах охмурить таких гигантов, как Шеллинг и Гегель, отвратив их от кантианства. Фихте, когда к нему приставали, лишь очень скромно замечал, что у него были немецкие родственники с такой фамилией.
Однажды Фихте получил возможность в первый раз в жизни выехать за границу. Он участвовал в трехдневном симпозиуме, проходившем в Чехословакии. После Чехословакии Фихте стал появляться на людях с огромной курительной трубкой, которую он больше держал в руке, нежели курил. Трубка была чёрного цвета, хитро изогнутая. Высокий чубук трубки резко расширялся кверху. Курительное отверстие составляло малую часть трубки. Словом, трубка выглядела весьма грандиозно. Всем, с кем Фихте останавливался поговорить в коридоре, он рассказывал, высоко поднимая трубку, чтобы собеседник мог в полную меру насладится эстетикой этого совершенства трубочного ремесла, что знакомый капитан корабля больше года раскуривал для него эту трубку, поскольку только при раскуривании на свежем морском воздухе получается настоящий правильный нагар на трубке. Потом он подносил трубку к глазам собеседника и показывал выдавленный на чубуке трубки штамп " real briar" (реальный вереск) и долго объяснял, что трубки из "риал брайар" даже лучше пенковых, и все знаменитости курили трубки именно из "риал брайар".
Я часто бывал в Чехословакии и хорошо знал, что во всех табачных и некоторых нетабачных магазинах в большом ассортименте продаются албанские курительные трубки именно с таким штампом "real briar". Для полуголодной Албании это был один из немногих источников получения валюты. Здесь албанцы старались импровизировать на полную катушку. Несколько весьма приличных по качеству и красиво сделанных трубок албанского производства хранятся у меня до сих пор. Албанские курительные трубки стоили баснословно дешево, можно сказать копейки. Я каждый раз привозил много трубок и раздаривал их знакомым. В свою ближайшую поездку я решил купить точную копию фихтевской трубки и во втором же магазине обнаружил это чудо, которое просоленный морской волк раскуривал больше года на морских просторах. Фихте выпустили в Чехословакию немногим больше двух месяцев тому назад и этот факт сильно противоречил факту раскуривания в течение года.
На ближайшем совещании у директора, когда Фихте, вальяжно развалившись в кресле, достал свою трубку и стал её изредко посасывать, зорко наблюдая за тем, какое впечатление он производит на присутствующих, я приступил к осуществлению перформанса. Я вывалил на стол упаковку голландского табака, достал точную копию фихтевской трубки и стал её задумчиво набивать. Фихте увидел родную сестру своей трубки, быстро сунул её в карман и больше никогда её никому не показывал. Сидевшие за столом заведующие лабораторий просто давились от смеха. Для них это было представление высочайшего класса.