Из детского...

В начале 80-х только очень небольшой процент блатных, получавших продуктовые наборы за демонстрацию преданности учению Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, мог набраться нахальства утверждать, что с продовольственным снабжением в СССР всё в порядке. Я не говорю о таких отдалённых районах, как Казань, Хабаровск или Красноярск. Каждые 20-30 километров от центра Москвы по направлению к местам воинской и трудовой славы советского народа уровень снабжения продовольственными товарами падал в 2-3 раза. Живя в Подмосковьи, я раз или два в неделю ездил по служебным делам в Москву, где знал каждый закуток, в котором могли "давать" еду. Обратный автобус уходил от метро Юго-Западная. Всякий раз я приезжал за пол часа до отхода и на маленьком рядом расположенном базарчике покупал немного фруктов для детей у кавказских соотечественников. Последние, имея маленькие обороты и большие поборы, драли с покупателей со страшной силой, поэтому я обычно покупал всего несколько груш, пригорошню слив и т.д. в зависимости от сезона. Часто вечером, когда я заходил в дом, нагруженный покупками, мой сын, который не ложился спать до моего приезда, спрашивал: "Папа, а ты что-нибудь привёз из детского?" Начав в предыдущих двух заметках о детстве и об истинах, сказанных устами младенца, я решил что-нибудь рассказать про себя "из детского".
Жил в СССР удивительный человек - С.В.Шерешевский. Когда-нибудь я расскажу о нём подробнее. Он отличался уникальной памятью, которая не имела пределов. Он мог через 15 лет без ошибок воспроизвести набор бессмысленных знаков и образов, предъявленных ему психологами, которые изучали его способности к запоминанию. Одной из уникальных особенностей С.В.Шерешевского была его способность к синестезии, когда при раздражении одного органа чувств наряду со специфическими для этого органа ощущениями возникают соответствующие ему ощущения других органов чувств: шелест запахов, цветной слух, цветное обоняние и т.п. Так, например, С.В.Шерешевский говорил, что русское слово "свинья" не соответствует предмету, который обозначается этим словом. Свинь-я должна быть с талией. А вот еврейское название "хАзер" без талии и точно соответствует облику животного, которое названо этим словом. Известному психологу Выготскому он говорил: "У вас жёлтый рассыпчатый голос" и т.д. Особый интерес представляют его воспоминания о детстве. Он помнил себя с того времени, когда еще воспринимал изображения перевёрнутыми и мутными. Он рассказывал, что его родителя не понимали, почему он орал, как зарезанный, когда его держали над эмалированным тазиком, чтобы он пописал. Думали, что у него что-то не в порядке с мочеиспусканием. На самом же деле причина заключалась в том, что на тазике была выбоина в виде чёрного пятна с разводами, которого он панически боялся.
У меня до окончания школы была необычная способность к запоминанию. Такая же способность в детстве и юности была у моего среднего сына. Я на спор за ночь выучивал существенный кусок из "Слова о полку Игореве" на древнеславянском, огромные монологи из "Бориса Годунова", целое действие из "Горе от ума". Большую часть выученного я могу повторить и сейчас. У меня не было выраженной способности к синестезии. Была обычная необычно хорошая память, которая потом съехала к норме. Но многие эпизоды из очень раннего детства я помню до сих пор.
Однажды, когда мы всей семьёй вечером пили чай, я сказал, что хорошо помню одеяло, в котором меня носили, когда я был грудным младенцем и описал это двуцветное атласное одеяло. Бабушка моя сказала, что быть этого не может, чтобы я помнил себя с такого возраста, и что я просто позднее видел это одеяло или мне кто-то рассказал, как оно выглядело. Это меня раззадорило и я рассказал другой эпизод из моих младенческих воспоминаний. Когда мне было несколько месяцев, бабушка, мама и папа днём находились на работе, и меня оставляли на это время у разных людей. Так, меня периодически забирала на время прачка ИвАновна. Я рассказал, как выглядели её руки, изъеденные выводкой, о том, что у неё была огромная овчарка, и даже описал, где находилась её квартира. Поскольку Ивановна давно умерла, а её адрес даже мои родители забыли, то это тоже никого не убедило в том, что я хорошо помню этот эпизод из моего младенческого возраста. В нашем доме на первом этаже жила семья Петросян. В этой семье никогда не было мужчин, я не видел, чтобы какой-либо мужчина заходил к ним в дом. У меня было впечатление, это люди в этой семье от старух до молодого поколения размножались партеногенетически, т.е. непорочным зачатием. Периодически меня оставляли и у Петросянов. Никто из нашей семьи, включая меня позднее, никогда внутри квартиры Петросян не был. Я описал комнату, в которой меня укладывали на кровать и рассказал, что меня кусали клопы. (Естественно, я узнал, как называются эти гады, позднее). Эта маленькая комната была очень необычной. Там было единственное окно, которое выходило в узкий проём между двумя зданиями, поэтому в комнате всегда было темно, никогда не было солнца. Мне опять не поверили, и я прекратил попытки кого-либо в чём-либо убедить. Спустя некоторое время к нам по каким-то делам забежала одна из женщин семьи Петросян, которую все звали Назик. Настоящее имя её по-моему было Нина. Я в присутствии бабушки спросил Назик были ли у них клопы и описал комнату, в которой меня укладывали. Назик полностью подтвердила описание комнаты и сказала, что когда она была подростком, ей поручали посматривать периодически на меня и она пару раз сняла с меня клопов. И всё равно бабушка всё это восприняла скептически, поскольку не могла себе представить, что я помню себя с такого нежного возраста.
Я хорошо помню, как меня первый раз фотографировали. Рядом с нашим домом в Баку на улице, которая тогда называлась Торговая, располагалась фотография "Динамо". Меня сфотографировали и через неделю мы с бабушкой пришли за снимками. За огромным столом, заваленным фотографиями, разложенными в самодельные бумажные конверты, сидел невероятной толщины абсолютно лысый армянин, который говорил по-русски с очень сильным акцентом. Мы стояли напротив него и он задавал нам вопросы.
- Малчик или девочка?
- Мальчик.
- Худой или толстый?
- Худой.
- Голи или одети?
- Одетый.
- С шапкум или без шапкум?
- Без шапки.
- Малчик или девочка?
- Мальчик.
- Голи или одети?
- Одетый.
- Стоит или сидит?
- Стоит.
В те времена не было компьютеров, и у толстого армянина была собственная система воспроизведения информации.
Кстати, об этом армянине. Потом он поменял профессию и работал в маленькой аптеке. В этой аптеке висело объявление о том, что там продаётся средство для ращения волос. Один мой знакомый был очевидцем такой сцены. В аптеку заходит молодой русский парень с огромной пролысиной на лбу. Обращается к продавцу:
- Здравствуйте, мне сказали, что у вас продаётся средство для ращения волос!
- Здравствуй, дорогой, конечно продаётся! Почему не продаётся!
- А скажите, оно действительно помогает?
- Почему, дорогой, не помогает!? Очень даже помогает.
- А как его применяют?
- Бутылку болтаешь сильно, на голову выливаешь немного и долго растираешь.
- А сколько выливать?
- Сколько хочешь, дорогой, столько выливаешь. Когда деньги заплатишь, ты хозяин бутылки. Сколько хочешь, столько выливаешь.
- А если я много вылью, это не повредит?
- Зачем навредит!? Ты же не ядовиты лекарство покупаешь! Полезны лекарство покупаешь.
- А сколько раз нужно использовать?
- Сколько нужно, столько используешь. Когда не нужно, уже совсем не используешь.
- А когда волосы начнут расти, сразу или постепенно?
- Постепенно будут расти. Постепенно. Ты же тоже постепенно вырос. Не сразу же вырос.
- А если лекарство не поможет, то ...
Тут у продавца глаза округлились, он в одно мгновение стал выше ростом, поднял правую волосатую руку выше головы и заорал нехорошим голосом:
- Послушай, ты, молодой ишак! Если бы это помогало, я был бы волосатый! Ты видишь, ишак, сын ишака, что я лисий, насквозь лисий, ни один волос не растёт на мой лисий башка...
При этом армянин правой рукой стал остервенело хлопать себя по абсолютно лысой голове.
Покупатель бросился бежать, обезумев от страха.
На фотографии, которую мы с бабушкой наконец получили, у меня были льнянного цвета прямые волосы. Когда-то у меня была старинная книга, где были фотографии с надписью "дети из хороших китайских семей". Так и я на этой фотографии смотрелся мальчиком из хорошей семьи. Вскоре мои волосы потемнели и стали завиваться. Но завивались они очень странным образом: правильной формы волнами, направленными в разные стороны. Не проходило не одной недели, чтобы кто-то на улице не подошёл к бабушке и не спросил: "Зачем вы такому маленькому мальчику делаете шестимесячную завивку?" Иногда, проходя мимо нас, люди тыкали в меня пальцем и говорили, презрительно скривив губы: "Стыдно!" или что-то в этом духе. Бабушка моя только слегка поджимала губы и не реагировала на эти выпады. Когда мне было 12 лет, в Ессентуках в парке к нам подошла очень толстая тётка с полотенцем на шее и спросила: "Не рановато ли в таком возрасте делать мальчику шестимесячную завивку?" На что моя бабушка впервые среагировала и сказала: "Ему доктор прописал от солнечного удара". Тётка застыла на месте, переваривая услышанное, а мы двинулись дальше.
У меня с девушками всегда было всё хорошо: они мне никогда ни в чём не отказывали. Но мне никогда не приходило в голову, что мои роскошные кудри имеют при этом какое-то значение. Но когда я перешёл в образцовую школу, директор которой заставляла стричься всех учеников наголо или же очень коротко, моя натура, воспитанная на полной самостоятельности в принятии решений, никак не могла смириться с этим нахальным посягательством на мою независимость. Директоршу нашу все считали садисткой и панически боялись. Она ходила по школьному коридору в мягких кожанных туфлях без каблуков, в пиджаке, была коротко острижена. Жила она в одной квартире с завучем и одной учительницей. Но у меня было такое ощущение, что человек она неплохой, а её повышенная строгость - от своеобразных представлений о природе "правильной" педагогики. В пользу моего мнения говорило и то, что три старые девы усыновили мальчика из семьи циркачей, когда поезд, в котором они ехали, разбомбили немцы и он остался сиротой. Этот их приёмный сын учился в нашем классе и мы старались обсуждать директоршу и завуча так, чтобы он не мог услышать.
В числе вещей, которые я при всём моём желании не могу объяснить (таких в моей жизни было несколько), было то, что директорше ни разу не удалось меня остричь. Когда мои соученики интересовались, как мне это удаётся, я пожимал плечами. Я не помню деталей, но хорошо запомнил, для решения этой задачи я привлёкал все свои интеллектуальные и артистические способности. Ближе к окончанию школы я случайно познакомился с девушкой, которая мне невероятно понравилась. Мы договорились с ней встретиться через два дня. Мне хотелось выглядеть получше, и я пошёл в парикмахерскую слегка подравнять мою неумеренно разросшуюся шевелюру.
В то время большинство азербайджанцев, приехавший из района (как у нас говорили) в город, носили фуражки-шестиклинки и стриглись "под горшок". Виски и шея выбривались, а на верху головы оставался островок волос. Парикмахер-азербайджанец, к которому я сел в кресло, сразу же приступил к делу, не спросив меня, как я хочу подстричься. В моей душе возникло легкое подозрение и я, остановив его движением руки, сказал, что мне нужно только чуть-чуть подправить шею и виски и больше ничего не делать, на что парикмахер мне ответил: "Не волнуйся, дорогой, будет полни парадок". На какое-то мгновение я задумался и вдруг обнаружил, что он полностью выкромсал все волосы с висков и пошел кромсать выше. Я схватил его за руку и сказал, чтобы он остановился. Он слегка обиделся и сказал, что он должен сделать переход. Короче говоря, через минут 10 на меня из зеркала глядело чучело, остриженное по всем правилам стрижки "под горшок". Если у районских азербайджанцев с их прямыми волосами на голове такая стрижка смотрелась естественно и привычно и гармонировала с фуражкой-шестиклинкой, то у меня на макушке громоздились волны кудрей, а под ними выбритые наголо затылок к виски. Я был похож на кота, которому сбрили бакенбарды.
Парикмахер так старался, так самозабвенно подвигал свой "переход" всё выше и выше, что, хотя мне и было очень неудобно, но пришлось ему сказать, чтобы он остриг меня наголо. Он такой подлости от меня не ожидал, долго меня уговаривал не портить "такой красиви причёск", но я был непреклонен. Так я в первый раз в жизни оказался лысым и лишился своих кудрей. Рядом с парикмахерской был магазин, где я купил дурацкую соломенную шляпу и ходил в ней пока волосы не отросли. Девушку, на свидание с которой я намылился, я пару раз встречал на улице, но быстро прятался в первом попавшемся подъезде. Когда я - бритый - пришёл в школу и директорша увидела меня в коридоре, то издалека улыбнулась совершенно очаровательной, женственной улыбкой, как-то по-домашнему. Ни до того, ни после я никогда не видел её улыбающейся.

Хорошо я плакала?

В нашем доме в Баку жила чудесная женщина Женя Месропян. Она всегда всем улыбалась, никогда не забывала поздороваться с нами, с детьми. Соседи её очень любили. И вдруг мы узнаём ужасную новость: Женя скоропостижно скончалась. Всё население нашего огромного дома искренне переживало её смерть. Люди стояли на лестничных площадках и говорили о том, насколько всё несправедливо в этом мире, насколько глупа смерть этой молодой красивой женщины.
Хоронили Женю всем домом. Во дворе стоял гроб, обложенный цветами. Люди подходили, целовали покойную и говорили о ней возвышенные слова. В нашем доме жили азербайджанцы, грузины, татары, горские евреи, армяне, русские, и каждый говорил по-своему, выражал горечь потери так, как было принято в их среде. Перед выносом гроба появились традиционные в таких случаях плакальщицы, которые так рыдали, что я сам чуть не разрыдался. Плакали все соседи. Наконец гроб поднял и стали выносить. Сестра Жени поманила пальцем мою бабушку, наклонилась к ней и спросила: "Надежда Николаевна, хорошо я плакала?"

Если...

Если ты кому-то сделал хорошее, рассчитывая на ответную благодарность, считай, что ты обокрал себя.

Если кто-то сделал тебе хорошее искренне или из корысти - не важно - и ты забыл об этом, считай, что ты обокрал своего благодетеля и предал себя. Если к тому времени этот человек уже был мёртв, считай, что ты обокрал мёртвого.

Если ты любишь кого-то, потому что этот кто-то любит тебя, считай, что это не любовь, а товарообмен.

Если ты нечаянно обидел человека, а он за это обиделся на тебя, вы квиты. Если ты намеренно обидел человека, а он искренне простил тебя, стань перед ним на колени.

Если ты обидел собаку, которая тебе предана, сделай себе харакири.

Если... (II)

Если тебе кто-то неинтересен, задумайся: может быть ты намного глупее его.

Если тебя кто-то сильно раздражает, подумай: может быть он сделал тебе слишком много хорошего.

Если ты кого-то ненавидишь, вспомни: не сделал ли ты намеренно или случайно подлость этому человеку в ответ на хорошее к тебе отношение.

Если человек, которого ты любишь, не отвечает тебе взаимностью, считай, что тебе повезло полюбить.

В коллективе верится лучше

В юности я не мог подозревать о том, что всерьёз займусь проблемой происхождения жизни на Земле и разработаю "формулу Творца" (www.matrixreasoning.com/pdf/LifeOrigin3.pdf, www.matrixreasoning.com/pdf/OriginOfLifeBrief.pdf ). Меня всегда необычайно остро интересовали вопросы религии. В школьные годы бабушка мне выписывала журнал "Наука и религия", который я внимательно прочитывал от корки до корки. Но там все это было довольно пресно и не очень понятно написано. Не столько о существе религии, сколько о том, какие бывают религии. Многие тексты были похожи на анекдот, когда учительница сказала детям, чтобы они хором произнесли: "Бог дурак". Все выполнили это указание за исключением Абрама. Когда учительница спросила Абрама, почему он не присоединился к товарищам, то услышала от него: "Послушайте, Марья Ивановна, если Бога нет, то зачем кричать, что он дурак. А если он таки есть на самом деле, то какой смысл портить с ним отношения!?"
Поэтому я посещал все храмы, которые мне попадались на пути. Хорошо помню, как я в Баку регулярно посещал армянскую церковь и меня даже начали узнавать. По-армянски я знал десяток слов, но меня интересовала сама процедура богослужения, выражение лиц, оформление храмов. Когда я бывал в Таллинне, то ходил в православную церковь, которая мне очень понравилась, посещал и другие храмы. Однажды в Таллинне я увидел молельный дом адвентистов седьмого дня и, не раздумывая, вошёл во-внутрь. По эстонски я не знал ни одного слова. Значительно позднее, когда наша семья отдыхала в Эльве, я выучил одно единственное слово "суллетутт". Магазинчик около нашего дома дома очень часто был "суллетутт", т.е. закрыт, и мне приходилось ходить за сигаретами далеко. Служба в молельном доме шла на эстонском языке и только-только началась. Несмотря на полное незнание языка, всё это произвело на меня большое впечатление и я высидел всю службу до конца.
Для меня всё было впервой и непонятно. Никакой пышности, всё исключительно просто. В огромном зале стояли простые алюминивые стульчики. С одной стороны зала на своеобразном просценке располагалась более солидная на вид публика, на алюминиевых же стульчиках сидели одетые намного скромнее старушки, но была и молодёжь. В середине просценка возвышалась кафедра, на которой стоял человек в обычном тёмного цвета костюме с тёмным же галстуком. По виду он мне почему-то напоминал бухгалтера небольшого учреждения, который несколько дней назад закончил годовой отчёт и всё ещё не был уверен, что правильно свёл баланс. Он выглядел несколько уставшим и как-будто чем-то озабоченным. Люди, сидевшие по обе стороны от кафедры, выглядели намного солиднее и пастора, и сидевших в зале прихожан. По их лицам было видно, что они никогда в жизни не мучались от безденежья.
Как я понял, тема богослужения была посвящена какому-то эпизоду из жизни Христа, где сочеталось "светлое" с "тёмным". Когда речь шла о "светлом", то лицо пастора озарялось радостью. Оно светилось от счастья, и в тот же миг все - и обычные и необычные прихожане - начинали светится. По лицам было видно, что эта демонстрация радости была совершенно искренней, но то, что они демонстрировали это синхронно и одинаково, создавало ощущение того, что я присутствую при коллективном перформансе. Затем некоторое время шла нейтральная часть проповеди, пастор говорил будничным тоном, который казался просто-таки вызывающе пресным после недавней всеобщей радости, после чего он начинал говорить о "тёмном" эпизоде из жизни Христа. В этот момент его лицо становилось необычано грустным, он опускал голову к локтю и на мгновение застывал в этой позе. В то же мгновение все верующие грустнели, все опускали свои головы к локтю и застывали в этой позе. Я сидел, окруженный прихожанами, моё лицо не светилось и не грустнело, оно ничего не выражало кроме крайнего любопытства. Но ни один человек не посмотрел на меня косо или отчуждённо, как на пришельца из другого мира. Я чуствовал скорее очень доброжелательный интерес к моей персоне и во время проповеди и потом, когда все начали расходится.
В дальнейшем я забыл о моем посещении молельного дома и вспомнил об этом много, много позднее. Мы жили в небольшом городке недалеко от Сан Франциско и у нас была приходящая домработница Таня. Они получили вид на жительство в США, как религиозные беженцы с Украины. Их семья на первых порах очень нуждалась. У Тани был сын лет 13. В Америке она родила дочь. Несмотря на то, что в семье каждый цент был на счету, несмотря на то, что Таня могла зарабатывать и по выходным дням, регулярно каждую субботу утром она уезжала в церковь в Сан Франциско и возвращалась в середине воскресенья. Была она человеком очень приятным, честным и вообще глубоко порядочным. Мы часто с ней говорили на разные темы очень откровенно. Она почему-то считала, что я глубоко верующий, который это факт скрывает.
Однажды, когда мы сидели с Таней за столом и пили кофе, я набрался смелости и спросил её: "Таня, скажите мне, пожалуйста, почему вы каждую неделю ездите в Сан Франциско? Ведь это вам весьма затруднительно делать по многим причинам. Бог и ваша вера в Бога с вами, будь вы в Сан Франциско, в своём доме или в моём доме!" Таня на секунду призадумалась, а потом очень естественным тоном сказала: "Вы знаете, в коллективе верится намного лучше!" И тут у меня перед глазами вживую предстало мое посещение молельного дома в Таллинне.

Кот-педант

Мой кот, которого официально зовут Леопольдом, целыми днями спит в спальне на кровати или под ней. У этого крупногабаритного рыже-белого джентльмена огромный, похожий на лисий, хвост и длиннющая шерсть свисающая с него до пола. Этим он напоминает яка без хвоста и рогов. Иногда кот на несколько минут отвлекается от спанья по своим делам. Это бывает, главным образом, тогда, когда я появляюсь на кухне. Он по традиции дважды трётся об мою ногу, после чего отходит немного в сторону, садится, широко расставив и слегка вывернув в сторону передние лапы и смотрит на меня своими пронзительно-зелёными глазами, не отрываясь. Согласно заведённому регламенту я должен бросить все дела и немедленно подойти к холодильнику за едой или к шкафу, где лежат его консервы. Кот редко бывает голодным. Просто он считает, что так положено: зашёл на кухню - накорми кота. Обычно он съедает треть того, что ему положили. Остаток он не будет есть даже будучи голодным. После приёма пищи, как говорят в армии, он вновь занимает своё койко-место между двумя подушками.
Днём я обычно ложусь поспать на часок. Где бы кот в этот момент не находился, он мгновенно запрыгивает на кровать и начинает топтать своими лапами мои плечи и шею. Поскольку при этом он слегка выпускает когти, то нельзя сказать, чтобы это было бы очень приятно. Я слышал, что котята так топчут свою мать, чтобы выдоить побольше молока. Некоторое время (минуту-две) он сосредоточенно и ритмично топчет меня, после чего передвигается поближе и начинает вылизывать мне затылок. Его язык напоминает грубую наждачную бумагу, поэтому сам процесс напоминает легкую пытку, которая продолжается минут пять. В середине этой процедуры кот начинает урчать. Не мурлыкать, а именно урчать. Это означает, что половина дела сделана.
После того, как мой затылок полностью увлажнится, кот слегка отодвигается и засыпает на моей голове. Теперь с ним можно делать всё, что угодно: транспортировать в любое место, тащить за ноги, складывать пополам, завязывать в петлю, запускать ладонь в его ангорскую шерсть - кот не реагирует. Но если до или в процессе топтанья-лизанья попытаться уложить его рядом с собой, то из этого ничего не получится. Иногда он делает вид, что подчиняется, но через пару секунд вскакивает и обиженно отодвигается на противоположную часть кровати. Месяц назад, когда я хотел его перебороть и уложить рядом с собой, то в пылу борьбы он пробил когтём моё ухо, пытался без успеха выдернуть коготь и застыл, поняв что переборщил. С трудом я освободил ухо от когтя или с точки зрения кота - коготь от уха. Кровь текла в обе стороны уха. Дня через 3-4 ухо зажило.
Сегодня днём я отправился подрыхать. Кот, как положено выполнил первую часть ритуала - топтальную - и приступил к лизальной. В середине второй стадии, характеризующейся началом урчанья, на кухне зазвонил телефон. Я вскочил и босиком прошлёпал на кухню. Звонила сестра. Я взял телефон, отправился в офис и сел в кресло перед монитором. Через несколько секунд кот вскочил на стол, уселся рядом с клавиатурой и всё время, пока я говорил по телефону, неотрывно смотрел мне в глаза. Я кончил говорить, пошёл на кухню, чтобы положить телефон. Кот спрыгнул и побежал впереди меня. Я подумал, что он хочет, чтобы я положил ему еду в его фарфоровую миску. Но кот направился не на кухню, а в спальню. Увидев, что я направляюсь не туда, куда он мне указал, кот вернулся, забежал вперёд меня и вновь бросился в спальню, слегка раздраженный моей бестолковостью.
Положив телефон на место, я вернулся в спальню и лёг на кровать. Кот тутже устроился на подушке и сразу же стал лизать мой затылок с урчаньем, но без предварительного топтанья. И тут до меня дошло, что он выполнил лишь половину ритуала и поэтому сидел и ждал, когда я перестану трепаться по телефону, чтобы довершить прерванное мероприятие. Он сделал недоделанное: лизал затылок всего пару минут, после чего заснул на моей голове. Я подумал: "С ума сойти, как это мне не пришло раньше в голову, что мой кот - педант!"

Устами младенца...(продолжение)

Я написал вступление (systemity.livejournal.com/65934.html) и хотел что-нибудь сочинить, придерживаясь манеры М.Зощенко. Перед сном и наутро в голове крутилась только одна тема: "Чем грузины похожи на евреев?". Тема эта крутилась неслучайно. Я мог бы выразить её устами младенца без ссылок на Библию, историю, статистику и термодинамику. Именно так, как я чувствовал это в детстве. Мама моя была еврейкой из самой что ни на есть типичной еврейской семьи, где сроду не было философов, писателей, композиторов, балетмейстеров, предпринимателей и прочих представителей того возвышающегося над обыденностью мира, в который евреи внесли непропорционально высокий вклад. (Антисемитов, отрицающих этот непреложный факт, я с детских лет жалел, как сирых и убогих). Мама моя прекрасно говорила по-русски, но некоторые слова не выговаривала, например, она говорила "князь Мишкин". Бабушка моя - грузинка - говорила на литературном русском и грузинском без малейшего акцента. Она была, как выражалась моя прабабка, которая знала не более десятка слов по-русски и называла, например, калоши детскими гробиками, "потопственной дворянкой", и в её семье было много выдающихся личностей. Мама и бабушка сильно ревновали друг друга к моему отцу, иногда это в быту приводило к мелким стычкам, но на самом деле в глубине души относились друг другу с большой нежностью и всегда трогательно заботились друг о друге. Русских родственников я не знал. Все мои родственники были или грузинами, или евреями. Так что во мне пересекались в неразделимое целое эти два потока мироощущения.
Поскольку евреи, которых я знал, были часто очень непохожи друг на друга, в то время, как азербайджанцы или русские представлялись мне гомогенными нациями и по внешности и по манере реагировать на внешние раздражители, то мне довольно рано пришла в голову мысль о том, что понятие "еврей" - значительно шире, чем понятие национальность. Я тогда ещё не мог знать, что бывают евреи-эфиопы, евреи-индусы и т.д. Не очень хорошо я тогда разбирался в истории, в глаза не видел Библию, поэтому смотрел на всё это именно глазами младенца. И именно, глядя на мир глазами младенца, я дошёл до мысли о том, что евреи - это люди, среди которых отклонения от нормы в сторону реального и идеального значительно превышают диапазон, характерный для других наций. Когда меня посетила эта мысль, то я понял, в чём состоит то неуловимое сходство между грузинами и евреями, которое ранее я не мог сформулировать. Потом часто я возвращался к этой мысли и, будучи уже взрослым, дополнил это наблюдение тем, что у грузинов, которые жили оседло, в отличие от евреев, которых судьба гоняла по всему свету, больше трения при перетекании из одной крайности в другую. Очень характерно и необычно то, что реальное и идеальное может в практически одинаковой степени проявляться у представителей этих двух народов, а может доходить до экстремально высоких кондиций и застревать в подобном состоянии.
Вот такие воспоминания детства и юности я хотел изложить очень подробно и очень детально, но в итоге понял, что не потяну. Я люблю чувствовать себя перфекционистом, а в данном случае этого было бы крайне сложно добиться. Ведь если бы я начал писать на эту тему на полном серьёзе, то у меня из хорошего сценария получился бы плохой фильм. Ведь сценарист обычно не очень смело представляет себе образы героев, их мимику, мизансцены и т.д. Для того, чтобы превратить сценарий в произведение искусства, нужны режиссёр, оператор, артисты и т.д. Иными словами для этого мне нужно было бы выйти из детства, что противоречило бы исходной задумке. Ещё раз, возвращаясь в детство, могу лишь вспомнить, как в пятом классе на вопрос выполнил ли я домашнее задание, я ответил, что не мог выполнить, поскольку весь день до вечера играл в лапту, за что и заработал первую и последнюю в жизни единицу. Если мои читатели поставят мне вторую в моей жизни единицу, я нисколько не обижусь, поскольку знаю, что честно её заслужил.

Устами младенца...

Говорят: "Устами младенца глаголет истина!" Вот иногда в привычной деловой текучке вдруг ни с того, ни с сего появляется неодолимое желание заговорить устами младенца. Даже более неодолимое, чем у человека первый день бросившего курить. Обычно для того, который во много, много раз старше самого старшего из младенцев, это ощущение - сродни ощущению импотента, у которого впервые за много лет появилось абстрактное желание за кем-то погнаться, кого-то завалить и вскочить в самом высоком значении этого действия. Поскольку я, слава Богу, пока что не импотент, то подобное ощущение у меня появляется хоть и не в столь сильно выраженной форме, но зато значительно чаще. Часто настолько чаще, что порой принимает формы мании преследования. Иногда даже приходится говорить устами младенца или про себя, или шопотом, из-за чего глагол из сказуемого превращается в невысказанное в точном соответствии с поговоркой: "голос у него был тихий, но противный".
Устами младенца по совместительству с истиной обычно глаголет и простота. Многие связывают простоту с понятливостью, что не одно и то же. Младенец в меру того, что успел накопить в своей головке, может широко пользоваться и эпитетами, и метафорами, и аллитерациями, и силлогизмами и даже на практике применять классические ораторские приёмы, которые потом начисто забудет при взрослении и вновь начнёт с усердием неофита осваивать на платных курсах для менеджеров. Младенческая простота же заключается в том, что он оформляет свои глаголы с помощью, как говорят в армии, подручных и шанцевых инструментов, т.е. с помощью того, что Бог послал ему персонально. Он не привык ещё ссылаться на авторитеты, шастать по поисковикам, чтобы ознакомиться с историей вопроса, ссылаться на Новый и Ветхий Завет. Таким образом, истина и простота в процессе онтогенеза (так в простонародьи принято называть процесс роста и развития организма) сначала шагают рядом, обнявшись, а потом расходятся, безмерно тоскуя и всегда стремясь соединиться, что обычно очень редко удаётся.
Одно дело сочетание простоты и истинности в архитектуре, в сочинении симфонической музыки, в планировании войсковых операций - другое дело в написании букав, как говорят те, которым вконец опротивел великий русский язык. Тем более, когда ты пишешь для себя и близких друзей в ЖЖ. ЖЖ же - это необычный социум, в котором к тебе может запросто подойти любой из Бразилии, России или Новой Зеландии и сказать: "Пойдём, выпьем!?" На что ты можешь спокойно без опасения получить в морду ответить: "Спасибо, но я не привыкла пить с незнакомыми мне людьми!" Так что, пиша в ЖЖ, пишешь как бы для себя родного.
Как-то недавно у меня возникла сильная потребность что-нибудь провозгласить устами младенца. Естественно, что при этом я задумался над ответами по двум взаимосвязанным вопросам: во-первых, каким путём добиться такого способа провозглашения, а, во-вторых, что именно провозглашать. Просидев в полной неподвижности часа полтора, я понял, что непорочное зачатие таких, как я, не порочит. Пошёл на кухню за вином, выпил немало и понял, что и это не помогает. Поскольку сильней вина на мозг действуют только индукция и дедукция, то я решил поискать в литературе всех времён и народов того, кто запросто умел изрекать истины устами младенца. И представьте, как я не трепал свою эрудицию, как не насиловал свои извилины, перед моим взором постоянно возникал образ одного писателя: Михаила Зощенко. Ну, думаю, ему было проще, он только и делал, что писал, даже когда его не печатали, а я до неприличия бывалый: столько всего за долгую жизнь насмотрелся, что даже без всякого напряга за пол года настрочил больше 60 рассказов о событиях, участником которых был лично. Хотел найти другого учителя, но всё время опять возвращался в образу Михаила Зощенко. Вообще-то я о нём очень много знаю и, тем не менее, решил почитать о его жизни. И вот, что я узнал.
Оказалось, что в первую мировую войну М.Зощенко воевал в составе Мингрельского 16-го гренадёрского полка и был награждён за отвагу Орденом Святого Станислава III степени с мечами и бантом. Мингрельский же 16-й Его Императорского Высочества Великого Князя Дмитрия Константиновича полк - это было очень серьёзно и почётно. На полковом его знамени была надпись: "За отличную храбрость при взятии штурмом Турецкой крепости Ахалкалаки с 7 на 8 декабря 1811 г., за отличие в сражении на Ченгильских высотах 17 Июля 1854 г., за Кавказскую войну и за сражение 30 Сентября 1877 года при Хаджи-Вали". Будучи командиром роты этого полка, М.Зощенко 20 июля 1916г попадает под газовую атаку немцев. После лечения был признан больным первой категории, но 9 октября возвращается в строй. 10 ноября 1916 года произведён в штабс-капитаны. После Февральской революции М.Зощенко назначается начальником почт и телеграфа и комендантом почтамта Петрограда, работал секретарем суда, инструктором по кролиководству и куроводству, служил в милиции, был агентом уголовного розыска, делопроизводителем Петроградского военного порта, столяром, сапожником. Тут-то я понял, как трудно было Михаилу Зощенко возвыситься до уровня младенца. Я всегда любил М.Зощенко не только за его рассказы, но и за то, что это был невероятно честный человек, беззащитный в своей честности и сумевший сохранить своё достоинство даже в адских условиях существования, которые ему устроили кремлёвские пробляди.
Когда я понял, что интуиция меня не подвела, я стал вспоминать, что я знаю о М.Зощенко от людей, которые не побоялись с ним общаться в самые трудные для него времена, когда он часто страдал от голода, но никому не хотел показать это или даже просто пожаловаться на жизнь. Оказалось, что знал я о М.Зощенко довольно немало. Среди прочего вспомнил я о том, как, по свидетельству близко знавших его людей, М.Зощенко писал свои рассказы. Он их писал и правил в голове, расхаживая по комнате. Когда же получалось так, как он хотел, то садился за стол и ровным, чётким почерком без малейших правок переписывал рассказ на бумагу. И я решил: попробую-ка я, как М.Зощенко, написать рассказ в голове. Не просто сочинить, а написать так, чтобы потом без правок перенести его на компьютер. Компьютер я не выключаю месяцами, а тут решил сделать ему shut down тем более, что сейчас пол девятого вечера. Буду сочинять, а то, что сочиню, завтра перепишу на компьютер и отправлю друзьям в ЖЖ.

О различиях между демократами и республиканцами

Мне приходилось дискутировать с самыми разными людьми в США по поводу того, чем отличаются демократы от республиканцев. Среди них был и владелец персидского продуктового магазина, и хозяин мастерской, где я чинил свои автомобили, и научные работники и т.д. Дискуссии обычно оказывались в итоге бесплодными. Приверженность к демократам или республиканцам основана главным образом на психологии людей, а не на логическом анализе результатов правления той или другой партии, часто берёт своё начало в семейных традициях.
Когда мне надоедала эта бессмысленная полемика, то я, перед тем, как отвлечь собеседника какой-нибудь другой темой, обычно рассказывал одну историю. Я руководил лабораторией, в которой работало 30 с лишним сотрудников. В реальности, для того, чтобы выполнить весь необходимый для меня лично и весь требуемый дирекцией объём работы, мне нужно было 5-6 сотрудников, не более. Я пришёл к директору института с просьбой-предложением. Поскольку многие другие лаборатории испытывают кадровый голод, я попросил директора забрать у меня 20-25 сотрудников и передать нуждающимся в людях лабораториям.
Директор, который в общем относился ко мне очень хорошо, посмотрел на меня так, как-будто я предложил ему всем институтом завтра же отправиться на поиски клада, спрятанного французами при отступлении из Москвы. Лицо его посуровело и приняло слегка брезгливое выражение. Он необычно грубым голосом сказал, чтобы я шёл работать. Немного помолчав, он снисходительным тоном объяснил мне, что мое предложение приведёт к тому, что в следующем году министерство урежет институту фонд зарплаты. Но это было только частью директорсокй правды. Почёт и уважение к руководителю лаборатории, и это правило действовало не только на территории нашего института, но и на всём пространстве СССР, были прямо пропорциональны числу подчинённых. Таким образом, у директора возникло сомнение по поводу моей вменяемости.
Я по своей политической ориентации был и есть республиканец до мозга костей, а директор института был демократом. Вернее, он был пламенным коммунистом, но, окажись в США, голосовал бы только за демократов. Когда я рассказывал эту историю, мои собеседники обычно надолго задумывались.

О дураках и комментариях к комментариям

Этот текст я пишу под впечатлением поста http://gavagay.livejournal.com/348574.html и комментариев к нему. Естественно, что кое-какие мысли на этот счёт бродили в моей голове задолго до этого. Собственно этот текст - реакция скорее даже не на сам пост, а на следующие строки в комментарии к нему: "... А если ты дурак, Заметно все и так". Мне захотелось поговорить о дураках, не о шутах, а о дураках и в первую очередь о деонтологии отношения к дуракам.
Александр Сергеевич Пушкин, перед которым я всегда преклонялся, в своём "Памятнике" призвал не оспаривать глупца. Много раз я периодически возвращался к этой мысли и, хотя всегда был солидарен с Пушкиным, чувствовал некоторый дискомфорт. Потом, наконец, до меня дошло, что эта стихотворная строка является примером редчайшего случая, когда Пушкин не сумел словами выразить то, что думал. Не сумел по той простой причине, что пытался в нескольких словах охарактеризовать проблему фундаментальной сложности, которую, безусловно, он понимал во всей её глубине, доказательством чему является его жизнь и его творчество. Объясню ниже, что я имел в виду. Мне кажется, что это объяснение имеет самое непосредственное отношение к стратегии комментирования комментариев в Живом Журнале.
Наверное ни у кого не вызывет возражений принять за аксиому следующую максиму: "Тот, кто не хочет понять, не поймёт". Аксиомой её можно считать из-за её ригидности и практически 100%-ной выполнимости в отличие от антитезы: "Тот, кто хочет понять...". Статистически, тот, кто хочет понять, поймёт или не поймёт с 50%-ной вероятностью. Однозначная же выполнимость указанной максимы в реальной жизни является твёрдой опорой на пути к более глубокому пониманию того, что имел ввиду Александр Сергеевич, и утверждению того, что с точки зрения сугубо формальной его рекомендация неверна. Я попытаюсь показать, что почти всегда оспаривать стоит именно глупца и не всегда нужно оспаривать умного.
Рассмотрим психологический портрет того, "кто не хочет понять". Психология, как известно является наукой эмпирической и чрезвычайно сложной. В ней нет практически ни одного теоретического обобщения, которое не было бы опровергнуто частными случаями исключений. Это относится к любым "изделиям", как произведённым психологами-гениями, так и дипломированными и недипломированными психологами-самоучками, пришедшими к обобщениями на основе собственной практической деятельности и жизненного опыта. Таким образом, устоявшиеся и общепринятые положения "теоретической" психологии в применения к отдельным конкретным личностям следует рассматривать исключительно с точки зрения вероятностной. Разумеется, это относится и к утверждению, что те, кто не хочет понять, обычно люди умные и неотносимые к категории глупцов (дураков).
Среди этой категории умных людей есть такие, странности которых практически не выходят за пределы семьи. В семье их принято называть "упрямыми" скорее в негативной коннотации, поскольку на них не действуют никакие убеждения. Но за пределами семьи эти люди часто проявляют недюжинные умственные способности, и у коллег по работе не возникает ни малейших поводов называть их упрямыми или глупыми. Таким образом, можно предполагать, что упрямство людей в большой степени зависит от их психической реакции на окружение, а не только от их интеллектуального уровня.
В качестве примера очень умного человека, который "не хотел понимать", можно привести В.Ленина. Недавно известная английская писательница Helen Rappaport опубликовала очередную свою книгу под названием "Conspirator. Lenin in exile" ("Заговорщик. Ленин в изгнании"). В интервью радиостанции ВВС Хелен Раппапорт высказала своё мнение о Ленине следующим образом: "Ленин был очень умен: он предоставлял другим отдуваться за решения, которые сам принимал... Он был бешено нетерпим к любой критике, любому противодействию своим идеям. Но он также не принимал чужих идей, считал ересью, если они не совпадали с его собственными. Он был безжалостно авторитарным" ( http://www.bbc.co.uk/russian/entertainment/2009/09/090918_rappoport_lenin.shtml). В качестве более свежего примера можно привести иранского президента, который не желает понять, что Холокост - эта печальная и позорнейшая страница в истории человечества - является фактом, который не может быть подвергнут сомнению. При всём при этом Ахмади Неджада можно (и нужно) обзывать по-разному, но никак нельзя назвать дураком. С чем-чем, а с интеллектом у него всё в порядке, что можно понять хотя бы из того, что он без большого напряжения на протяжении ряда лет морочит голову руководителям крупнейших стран мира.
В вышеприведённых примерах фигурировали люди с совершенно определённым психотипом, который в соционике принято обозначать, как эпилептоидный психотип. По этой теме существует огромное число публикаций. Приведу цитату из статьи Полины Гавердовской - психотерапевта и журналиста ( http://newwoman.ru/polina_gaverdovskaya_004.html ).
"Помните армейскую шуточку про начальника, который всегда прав? Так вот, этот начальник – скорее всего эпилептоид. Что же это за психотип?
Эпилептоид никогда и ни в чем не сомневается. Раз попавшие к нему в голову схемы относительно устройства мира, впечатались туда как тавро. Хотите точно знать, что такое черное, а что – белое? Спросите у него. Желаете получить единственно верный ответ на вопрос, что такое добро, а что зло – обратитесь к эпилептоиду. Он сам это точно знает, и вас научит.
Кстати, не вздумайте спорить. Просто намотайте на ус и идите себе восвояси, помалкивая. Учите, что люди, которые не согласны с ним, по его схеме попадают в категорию «зло». Врага в лице эпилептоида нажить довольно просто: достаточно хотя бы однажды ярко продемонстрировать ему собственное несогласие по каким-то важным позициям. «Кто не с нами, тот против нас». Помните, кто это сказал? Правильно, Сталин – ярчайший представитель эпилептоидов. И Ленин, кстати, тоже... Вообще, безнравственный эпилептоид – это настоящее чудовище. Он идет по головам, прикрываясь «справедливостью» или «борьбой за совершенство мира». При этом, несовершенство мира, по их мнению, оправдывает любые способы борьбы за его усовершенствование. Например – фашизм". Таким образом, оспаривать эпилептоида - в большинстве случаев далеко не глупца - задача совершенно невыполнимая, бесполезная и бессмысленная.
К этому необходимо добавить следующее. Во-первых примеры безнравственных эпилептоидов я привёл лишь потому, что они на виду у всех и подтверждают высказанную мною мысль о том, что нежелание понять или упрямство совершенно не коррелирует с пониженными интеллектуальными способностями. Люди этого психотипа вне зависимости от степени нравственности практически всегда "не хотят понять". Во-вторых, я хотел бы отметить, что нравственных эпилептоидов абсолютное большинство, и это, как правило, замечательные, надёжные и очень полезные в семье и в обществе люди, на что обращает внимание и П.Гавердовская (см. также, например, http://lib.ru/DPEOPLE/EGIDES/egides.txt_Piece40.06 ). Среди мужчин эпилептоидов порядка половины, это самый распространённый психотип среди мужчин. Эпилептоидами являются Путин с Медведевым, эпилептоидами были Петр I, Троцкий, Хрущев, Ельцин и т.д. Среди женщин эпилептоидов около 20%. (Существуют и переходные психотипы). Эпилептоиды не только хорошо командуют, но и прекрасно умеют подчиняться. Среди революционеров и ура-патриотов эпилептоидов подавляющее большинство. Эпилептоиды часто портят жизнь себе и другим, отчего сами сильно страдают. Но это уже другая тема. Таким образом, я привёл всего лишь одну категорию людей, которые, как правило, "не хотят понять", но это нехотение никак не коррелирует с их глупостью. Я хотел показать, что, если человек имеет полное право назвать кого-то глупцом, исходя из невозможности внушить ему какую-то совершенно тривиальную мысль, то это вовсе не означает, что этот кто-то в действительности является глупцом. Таким образом, "глупец в себе" и "глупец вне себя" - понятия принципиально различные и Цицерон, который считал, что "упорствуют в своем заблуждении лишь глупцы", был мягко говоря, неправ.
Существует и другие типы людей, у которых нежелание понять никак нельзя объяснять низким уровнем интеллекта (например, паранойальный психотип). Кроме того в наше время среди русскоговорящих весьма немалый процент неизлечимых жертв коммунистической мифологии. Формально их можно было бы отнести к категории глупцов, согласно диагнозу Фридриха Ницше: "Глупец тот, кто в названиях ищет знания". Но даже среди этих людей довольно большой процент таких, которые ни в коем случае "не хотят понять", т.е. таких, которых априорно нельзя назвать глупцами. Таким образом, безнадёжным глупцом нам может показаться вполне умный человек, который не хочет понять то, что ему пытаются доказать. Отделить реальных глупцов от кажущихся глупцов трудно, но можно.
Известно, что мудрость начинается с осознания собственной глупости. Поэтому глупость - это понятие относительное. Вполне можно представить, что один академик назовёт другого академика дураком. Определения глупости от "уйти, оставив бутылку недопитой" до "способности думать и реагировать «автоматически» неадекватно конкретным обстоятельствам"
( www.re-mind.org/dictionary.htm ) абсолютно не отражают существа феномена и не оставляет надежд на возможность научной классификации. Если оставить в стороне психопатологию (вынеся за скобки дебилов, имбицилов, олигофренов и т.п.), если не считать глупцами т.н. тугодумов, то к категории глупцов (дураков) можно отнести весьма широкий спектр личностей: тех, которые не обладают мировоззренческой индивидуальностью, тех, кто в силу определённых жизненных обстоятельств не стремились к приобретению избыточных знаний, тех, кто находится под влиянием людей, которые "не хотят понять" и т.д. и т.п.
Лично я впервые по-настоящему увидел феномен измеряемой массовой глупости в чистом виде, когда пол года назад стал участником Живого Журнала. Я сразу же заинтересовался зависимостью между глубиной мыслей, высказанных автором постов, и числом комментариев к ним. Конечно всё это нужно понимать в сугубо статистическом плане. Конечно же критериев глубины мыслей не существует и это сугубо субъективное понятие. Однако на фоне всех этих ограничений феномен массовой глупости проявляется в совершенно явной форме. Например, талантливая рецензия на литературное произведение может остатся без комментирования, но на пост типа "вчера купила сумочку розового цвета" или "чёйто неохота вставать с постели" может придти несколько сотен комментариев. Изумительная калиграфия ( kosachgraf) или талантливая фотография (kustik, leicacit) может остаться без малейшего внимания (толи владеющих способностями адекватно описать свое впечатление в ЖЖ очень мало, толи тех, кому всё это "до лампочки" очень много?) В итоге (опять же на статистическом уровне) проглядывается следующая зависимость. Если откладывать по оси ординат некую величину, включающую в себя эрудицию автора, знание истории и особенностей современной жизни, оригинальность замысла и мыслей и т.п., а по оси абсцисс число поступивших комментариев, то зависимость будет выражена в виде сильно ассиметричной кривой с максимумом, приходящимся на 3-30 комментариев. При некотором числе исключений в районе нескольких сотен коментариев значение ординаты падает практически для нуля в полном соответствии с высказыванием А.Шопенгауэра: "Для глупца общество других глупцов несравненно приятнее общества всех великих умов, вместе взятых".
Но вернусь всё же к тому, с чего начал: "... А если ты дурак, Заметно все и так". Получается, что не заметно, если не задуматься над природой глупости. Одно дело массовая глупость. В России исторически сложилось так, что по массовости этого вида спорта она очень часто была впереди планеты всей. Но нас интересует дурак-индивидуал. И когда среди комментариев попадаются гневные отповеди ура-патриотов, возмущенных тем, что автор поста пытается что-то мерить аршином здравого смысла и законности, не нужно их считать дураками. Их необходимо считать просто безнадёжными и не отвечать на их матерные приветствия. Смысла в этом нет ни малейшего. Но очень часто на ваш сайт приходят настоящие "дураки в себе". Это, как правило, люди заблуждающиеся, не знающие существа проблемы, но очень часто в глубине души стремящиеся поумнеть. Из чисто гуманитарных соображений на таких людей нельзя жалеть времени. В диспуте с такими людьми все мы заинтересованы, поскольку таким путём можем значительно улучшить окружающую среду. Несколько месяцев назад у меня начался обмен комментариями с человеком, которого я, как мне кажется, однозначно идентифицировал, как начинающего кагэбэшника, находящегося при ЖЖ. Началось всё с "ёб вашу мать", но постепенно мой оппонент начал терять свой оскал. Мы обменялись примерно десятком комментариев каждый, и под конец он заявил мне, что, хотя полностью со мной не согласен, но желает мне всего наилучшего. Вскоре он стёр все свои комментарии. Стёр и я. Но в результате я почувствовал глубокое удовлетворение от этого диспута, поскольку заметно подпортил ему потенцию.
Резюмируя этот сумбурный набор мыслей, хотел бы подчеркнуть, что Александр Сергеевич Пушкин всё же был неправ. Некоторых глупцов стоит оспаривать с пользой для человечества и для самого глупца. А также то, что не всякий глупец виден итак. Есть очень умные люди, которые "не хотят понять". И их нужно оставлять без лечения по причине его бесполезности.

Молодой узбекский мусон

Летом 80-го года я несколько дней провёл в Янгиюле - небольшом городке в километрах 30-ти от Ташкента. Там жила экспедиционная группа, работу которой я приехал проверять. На второй день я познакомился с молодым узбеком-милиционером, который хорошо говорил по-русски, хотя и с сильным узбекским акцентом. Имя его не помню. Не помню и откуда он взялся. Кажется этот парень добровольно вызвался оберегать нашу группу от возможных эксцессов. Может быть ему приглянулась какая-то из наших девиц. Помню, что меня удивил его немилиционерский облик, хотя он и был в милицейской форме. Немилицейским было его желание и умение слушать. Он совсем не по-милицейски говорил "я об этом не знал" или "я это совсем не понял, можете мне получше объяснить". Мне же он был интересен тем, что с готовностью и очень толково объяснял все особенности местной специфики, а кроме того совершенно не напрягал. В его присутствии я чувствовал себя свободно и легко. Короче, кончилось тем, что я купил в ближайшем магазине две бутылки водки, немного немудрённой закуски и пару стаканов. Мы с милиционером расположились на берегу реки Чирчик и сразу перешли на "ты".
Мы неторопливо беседовали на самые разнообразные темы. Парню, видимо, очень льстило, что учёный начальник из Москвы говорит с ним абсолютно на равных. После первой поллитровки он заметно опьянел и называл меня уже не иначе, как "брат". Когда я открыл вторую поллитровку, то мы с ним уже разговаривали, как старые друзья, у которых нет никаких секретов друг от друга. Не помню по какому поводу я сказал, что есть люди, которые предпочитают полагаться только на себя, а есть такие, которым очень важно чувствовать поддержку настоящих друзей. Мой милиционер предложил выпить за здоровье настоящих друзей. После очередной порции тёплой водки он лёг на камни и спел мне короткую, очень мелодичную узбекскую песню. Мне нужно было ответить на его душевный порыв чем-то адекватным, и я с выражением продекламировал по-азербайджански стишок, который учил в университете, тем более, что время клонилось к вечеру:
- Гюн чыхды, лале чыхды,
Гызыл пиале чыхды.
Парлады ал шефегляр,
Кулумсэдир чичекляр и т.д.
После моей декламации мы стали уже не просто братьями, а родными братьями.
Некоторое время помолчав, он сказал:
- Вот ты говоришь без друзей... А как в наше время можно вообще жить без друзей и родственников!? Никак жить нельзя, особенно здесь у нас. Даже большие начальники не могут жить без друзей. Смотришь - такой важный, на "чайке" ездил. А завтра приходит и говорит: "Ты не можешь меня отвезти в больницу?" На это я ему ответил, что человек, который очень хочет "чайку", должен быть готовым к тому, что может остатся не только без "чайки", но и без того, что имел до "чайки". Тут он сел, посмотрел на меня совершенно трезвыми глазами и сказал:
- Потому мы и организовали наше братство.
- Какое-такое ваше братство?
- Нас немногим больше десяти человек. Я, один прокурор, директор медучилища, один повар, один завмаг...
- И что, вы дружите, встречаетесь?
- Дело не в этом. Мы поклялись, что если кому-то будет плохо, то все ему придут на помощь. Если посадят в тюрьму, то будут помогать родственникам. Будут помогать даже, если кто-то из нас умрёт.
- Я понял. Но скажи, почему взяли в друзья именно тебя. Ты же совсем молодой парень. Рядовой. Могли бы взять какого-нибудь важного начальника. Пользы бы было намного больше.
- Ты ничего не понял. У нас же братство. Мы все друг перед другом одинаковы. Во-первых, просто нужен человек в милиции, через которого можно передать то, что нужно передать какому-то другому человеку в милиции. Если ему не умею передать, то могу передать тому, кто сможет ему передать. Во-вторых, если братом будет большой начальник, то скоро он всех нас будет держать за яйца. А мы должны быть все одинаковы. Потому мы стараемся не встречаться, когда есть чужие люди.
Тут у меня вырвалось:
- Да у вас настоящая масонская ложа!
- А что такое мусонская ложа?
Я стал ему в популярной форме объяснять то, что знал из истории масонства. Хотя я всё время говорил "масОн", "масОнство", он упрямо коверкал на свой лад: "мусОн", "мусОнство". Видя, что поправлять его бесполезно, через некоторое время я стал тоже "мусонить". Моя лекция вызывала у милиционера какой-то непропорционально большой с моей точки зрения интерес. Я подумал, что это наверное оттого, что он понял, что они не одни такие на этом свете и что есть даже научное название ихнего братства. Это как если бы Ваньку вдруг стали величать "дорогой Иван Елисеевич". Когда я ему рассказывал про английских и французских мусонов, то сказал, что в первые сто лет мусонства нужно было обязательно верить в Бога. Он прервал меня и сказал, что они верят в Бога, но не сильно. Среди них есть кроме узбеков русский, татарин и кореец.
Уже стемнело, стало довольно прохладно, и я сказал, что пойду в гостинницу спать, на что он очень энергично мне возразил: "Нет, брат, сейчас мы пойдём плов кушать. Не обижай!" Плов - так плов, тем более что я довольно сильно проголодался. День так или иначе был загублен, но мне вообще-то нужно было сделать совсем немного: убедиться, что люди работали правильно. Мы с ним шли совсем недолго и вскоре очутились в бане. Благообразный старик в халате за низким столиком готовил полупродукты для плова. Вооружившись большим острым ножом, он, как настоящий фоксник быстро нарезал морковь. Мой милиционер куда-то пропал и я присел рядом со стариком, глядя, как он управляется с морковью. Я спросил у него можно ли мне ему помогать, на что он безмолвно выразительно показал глазами на другой нож, который лежал на краю стола. Моя попытка резать морковь с такой же как у старика скоростью кончилась тем, что я отхватил кусок кожи на пальце. Старик, не глядя на меня и мой пораненный палец, только слегка улыбнулся. Кончилось тем, что я заснул, сидя на полу: пол литра водки - это не пол литра пива.
Через какое-то время меня разбудил, положив руку на шею, мой новый друг-мусон. Я поднялся, почувствовал, что опьянение почти прошло. Друг-мусон повёл меня, слегка поддерживая под локоть, кушать плов в компании нескольких мужчин. Все мне улыбались, как давнему другу: видимо милиционер рассказал им про меня. Я подумал о том, что в кампании наверняка присутствует один-два мусона. Мой милиционер выглядел совершенно трезвым, а я после первой рюмки водки опять начал пьянеть. Дальше я не очень хорошо помню, что было. Помню, что плов был очень вкусным и что я во всю старался не показаться пьяным, очень изящно воздерживался от выпивки. В гостинницу я добирался в обнимку с другом-мусоном. До отъезда я его больше не видел.

Как правильно гладить кошек

Однажды я стоял у края тротуара на Тверской в Москве и ждал товарища, который ненадолго должен был куда-то сбегать. Вдруг у моих ног появилась кошка, обычная полосатая серая кошка, и стала тереться об мою ногу. Я удивился, поскольку никогда не видел кошек, которые бы неторопливо разгуливали в столь людном месте. Кошка не уходила. Она сначала тёрлась о мою правую ногу, после чего принялась обрабатывать левую. Делала она это очень сосредоточенно, порой замирая и глядя на меня весьма одобрительно снизу вверх. Сколько себя помню, я был всегда при котах и кошках, поэтому не мог не нагнуться и не погладить свою новую шальную подругу. Я гладил её, а она подставляла мне то одно, то другое ухо.
Вдруг около меня остановилась плохо одетая старушка, опиравшаяся на сучковатую палку. Была она очень худая, слегка горбатая и, что я хорошо запомнил, с довольно заметными усами и бородкой. Мгновение она молча наблюдала, как я глажу кошку, а потом неожиданно тонким голосом, но очень повелительным тоном сказала: "Вы очень неправильно гладите кошку. Вы давите на неё, а кошек нужно гладить, слегка касаясь шерсти. По поверхности шерсти. Совсем-совсем по поверхности. Для кошки это самая лучшая ласка." Я что-то довольно глупо пробормотал типа "спасибо, никогда раньше не знал", и поскольку старушка не уходила, принялся гладить кошку по новому рецепту. Если до этого кошка слегка беззвучно приоткрывала рот, то после после того, как я последовал указаниям старушки, она стала громко одобрять мои действия, издавая "мурр-хррр-мурр-хррр".
Старушка удовлетворённо оглядела нас с кошкой и, видимо довольная результатами своей просветительской деятельности, молча двинулась дальше, опираясь на палку. Тут подошёл мой товарищ и мы двинулись по своим делам. Периодически я оборачивался и видел, что раза три кошка короткими быстрыми перебежками с высоко поднятым хвостом догоняла нас, некоторое время неподвижно смотрела нам вслед и снова нагоняла нас. Мы направлялись в учреждение, в которое, появись мы с кошкой, нас бы не пустили не только в этот конкретный раз, но и вообще бы больше никогда не пускали. Иначе, конечно, я бы забрал кошку домой. С того случая, я глажу кошек только по бабушкиному рецепту.

Ich respectiere sehr!

Как-то с женой в разгар сезона мы приехали отдыхать в Пятигорск. До этого я много раз побывал во всех городах Минеральных Вод и не сомневался, что у нас не будет проблем с жильём. И вдруг по приезде выяснилось, что снять комнату на три недели не представляется ни малейшей возможности. Приехали мы рано утром и к концу дня буквально с ног валились. Обошли безрезультатно весь город. Решили идти ночевать в гостинницу. По дороге я с отчаяния остановил на улице старушку и спросил, не знает ли она кого-нибудь, кто сдаёт комнату приезжим. Старушка махнула рукой на широкий двор, застроенный маленькими домиками и сказала, чтобы мы спросили Марию. В конце-концов мы нашли эту женщину и она сказала, что может сдать нам комнату. Это была малюсенькая комнатушка в двухкомнатной квартире. Проходить нужно было через хозяев. Цену она нам назвала смехотворно малую. У меня появилось смутное подозрение, что здесь что-то не так, но мы были настолько уставшими, что ни о чем, кроме как лечь и заснуть, думать не хотелось.
Позднее выяснилось, что мы попали в дом людей, живущих в условиях крайней бедности. До этого мне не приходилось наблюдать такое вблизи изо дня в день. Их было четверо. Хозяйка, её сын, внук и внучка. Сын, высокий плечистый мужчина, был на войне танкистом и полностью ослеп в горящем танке. Вернувшись с фронта, сошёлся с женщиной, которая родила от него сына и ... сбежала. Сына он усыновил. Прошло 6-7 лет и он женился. Жена родила ему дочь и ... сбежала. Он выучился играть на аккордеоне, но, судя по всему, практически ничего не зарабатывал. То ли со слухом у него было не в порядке, то ли играл неважно - не знаю. Его пенсии по инвалидности и материной пенсии по старости не хватало ни на что. Питались они в основном пирожками с субпродуктами, которые продавались везде в первые 10-15 лет после войны. По 2-3 пирожка на члена семьи. Это обстоятельство они по возможности от нас скрывали. Хозяйка была агрессивно гордая. Через несколько дней после приезда я купил девочке пол кило дорогих шоколадных конфет. Что-то меня останавливало от того, чтобы дать их девочке, и я попросил Марию сделать это. Она посмотрела на меня суровым отчуждённым взглядом и попросила меня больше никогда этого не делать: "Мы не нищие!" Я стал говорить, что это вполне естественный жест, что это не связано никоим образом с оценкой их уровня жизни. Но Мария ещё раз строгим голосом попросила меня больше не делать этого.
Девочка была невероятно красива. Просто куколка. Мальчик был тоже красив и хорошо сложён. Оба были слегка замкнуты, но не производили впечатления несчастных. И всё же я не мог не видеть, что они были лишены привычных детских радостей, которые были доступны в бедных по моим понятиям семьях. До этого я просто не знал, что такое бедность. Дней через десять мы с Марией были уже настоящими друзьями. Получилось это не само собой. До этого она меня совершенно не подпускала к себе, видимо боялась, что я их начну жалеть. Мне же было невероятно важно узнать больше об этой семье. Я всегда жил в приличных условиях и практически ни в чём не нуждался. Это было моё первое непосредственное соприкосновение с бедностью. Дело было не в любопытстве, а в том, насколько гордые были эти люди. Эта их гордость меня завораживала. Я понимал, что в их положении начал бы хныкать, был бы рад, если бы меня кто-то пожалел.
По вечерам мы долгие часы просиживали с Марией на лестнице и говорили обо всём на свете. Я чувствовал, что ей было интересно узнать о многих вещах, о которых она не имела ни малейшего представления. Она всю жизнь прожила в Пятигорске, в этом доме, в этих двух комнатах. Я рассказывал ей о Грузии, об Азербайджане, о том, как немцы повесили мою бабушку-еврейку в Херсоне, о своих родителях. Помню, как она впервые улыбнулась, когда я ей пытался изобразить, как поют азербайджанские мугамы. Ей было интересно со мной, как с выходцем из другого мира, и постепенно в отношениях между нами пропала всякая напряжённость. Я узнал от неё, что одежду внуку покупает школа и что он получает там бесплатный завтрак. Очень приличный костюм, в котором был одет её слепой сын, она купила в долг и выплачивала его три года. Так по мелочам я стал узнавать всё больше и больше об этой семье. Мария была верующим человеком. Церковь она практически не посещала. Её вера была прочно связана с убеждённостью в том, что верующий человек не может быть подонком ни при каких обстоятельствах. Она, например, говорила: " Пойди на базар и купи сметану. Это будет только называться сметаной. В старые времена делали сметану. СладИмую. А теперь разбавляют водой, потому что веру потеряли. Ходят в церковь, крестятся, думают, что в Бога верят. Они в себя верят, а не в Бога."
Я потихоньку неназойливо стал её расспрашивать о временах окупации. Я понимал, что в газетах и книгах многое притянуто за хвост. Мне хотелось услышать впечатление свидетеля событий тех лет. Но Мария всё время аккуратно обходила эту тему. Когда до нашего отъезда оставалось несколько дней, Марию вдруг словно прорвало. За эти дни она мне рассказала столько всего необычайно для меня интересного, что я практически всё время молчал и только слушал её рассказы. Я чувствовал, что Мария привыкла ко мне, полностью мне доверяет, и ей, также, как и мне, грустно, что мы расстанемся вероятнее всего навсегда. Она вдруг почувствовала, что слишком много мне недорассказала из того, что было положено по статусу наших с ней, ставших очень душевными, отношений. Сначала она рассказывала, как казаки торжественно встречали немцев. "Когда пришли большевики, то оружие и другие предметы казацкой гордости они все позакопали. А как немцы пришли, выкопали, начистили и фигурировали, фигурировали." Но одну из рассказанных ею историй я особенно хорошо помню.
В той комнате, которую мы снимали, стоял шкаф. В этом шкафу Мария прятала раненного партизана, друга сына. Она его лечила и кормила на деньги, которые зарабатывала уборкой. Она мне объяснила, что не могла запирать двери. У них это было не принято, и соседи сразу бы заподозрили, что что-то не так. В субботу в середине дня она возвращалась с работы. Посреди двора стоял накрытый скатерью стол с бутылками вина и едой. Рядом со столом стояла её бывшая школьная подруга и немец-лейтенант, живший в их доме. Мария пыталась незаметно проскользнуть к себе, но подруга, увидев её, закричала: "Мария, иди к нам. Фридрих очень хороший парень и немного говорит по-русски!" Мария, которая боялась сделать что-нибудь не так, чтобы не навредить парню, которого прятала, подошла к столу. Немец ей улыбнуля, поклонился, поцеловал руку. Потом налил большой бокал красного вина и протянул ей. В этот момент из-за Машука вылетел самолёт. Как сказала Мария, это была Марина Раскова. Я не знаю, откуда она знала имя лётчицы. Раскова часто неожиданно вылетала из-за горы и сбрасывала бомбы на расположение немецких частей. Немец вздрогнул, поднял голову и со злобой произнёс: "У-у-у, шльюха!" В этот же момент Мария плеснула вино ему в лицо и пустилась бежать. Когда она выбежала за ворота и перепрыгнула через кусты, она поняла, какую непоправимую вещь сделала. Она поняла, что поставила под угрозу жизнь раненного парня.
В середине ночи она пробралась домой, сделала все, что необходимо, и до рассвета ушла из дома. За несколько дней она вымоталась так, что не могла стоять на ногах, и пробравшись домой, нечаянно заснула на стуле. Утром ей во что бы то ни стало нужно было быть на работе. Она осторожно выглянула из двери, увидела, что во дворе никого нет и быстро побежала к воротам. За воротами на улице стоял Фридрих с её подругой. Страх настолько сковал её, что она не могла сделать ни шагу. Подруга, увидев её, сказала: "Не бойся, не бойся, Фридрих тебя простил!" Фридрих шагнул к ней, взял её за безвольно опущенную руку и сказал: "Молодец, фрау Мария, руссише патхиот! Патхиот - ich respectiere sehr!"
Когда мы расставались, у Марии были повлажневшие глаза, что я воспринял как самый большой комплимент, который когда-либо мне делали.

Хранитель моральных устоев

В начале 50-х мы отдыхали по курсовке в Сочи на Ривьере. Сняли малюсенький домик из двух комнат. Хозяйка жила неподалеку. То ли в другом своем доме, то ли у родственников, то ли у подруги. Была она полной, неаккуратно сработанной женщиной с большим мясистым носом. Разговаривала со всеми, как участковый милиционер, который всегда знает, что можно, а что нельзя. Но ко мне она относилась почему-то, как равному. До этого я ни с чем подобным не встречался. Это было ни на что не похоже. Я так и не понял, чем я на неё так подействовал, но мы с ней разговаривали, как два равных взрослых человека, хотя на вид я был весьма тощим мальчиком невысокого роста.
В Сочи я познакомился с двумя подругами, по-моему сёстрами. Одна из них по имени Роня (по-моему сокращённое от Рахиль) была со Львова, а другая из Москвы. Роня мне жуть, как нравилась. Она была немного выше меня ростом и немного старше по возрасту. Роня постоянно улыбалась какой-то неземной улыбкой, движения у неё были плавные, замедленные, и с ней невероятно приятно было молчать. От москвички я очень изобретательно избавился, и пару дней мы гуляли с Роней по Ривьеровскому парку и говорили обо всём на свете. Роня была намного умнее и развитее меня, но когда я с апломбом говорил какие-то глупости, она со мной не спорила, а только улыбалась и неотрывно смотрела мне в глаза. По закону сохранения веса серого вещества мне очень хотелось чем-то отличиться перед ней. Единственное, что я умел в то время очень хорошо делать, это танцевать. И я пригласил Роню вечером на танцплощадку.
В детстве и юношестве танцы были моей всепоглощающей страстью. У моего отца был друг Коля Папашвили. Он был полковником КГБ и был женат на немке. Через несколько лет после войны его начальство потребовало, чтобы он развёлся с женой. В ответ на это требование он демобилизовался и стал директором гостинницы "Баку". Поскольку в гостиннице останавливались все гастролёры, то Коля снабжал меня контромарками в Маиловский театр оперы и балета. Я там имел постоянное место в ложе-бенуар и ходил на все представления, знал всех артистов балета, среди которых были весьма и весьма неплохие, например, Фармазян, Агапов и другие. На танцах я был просто помешан, хотя всегда знал, что в танцоры не пойду ни под каким соусом. Дома я уединялся в комнате, включал "Арагонскую хоту", "Испанское каприччио", "Болеро" М.Равеля и изображал из себя танцора фламенко. Вытягивался, вращал глазами, строил самые изощрённые фигуры, замирал и вновь выделывал самые невероятные движения. И так продолжалось часами. От этих упражнений я никогда не уставал.
Поскольку патефонная музыка не соответствовала по громкости накалу моей страсти, я отчасти компенсировал её громким щелканьем на пальцах наподобие кастаньет. Даже когда я шёл по улице, музыка, сопровождала меня и мне хотелось вытягиваться и изображать. Поскольку это было делать нельзя, я потихонечку стучал пальцами. Вскоре я добился такого совершенства, что мог непрерывно выщёлкивать ритмы в течение часа. Этим искусством я владею и до сих пор. Никогда не забуду того идиотского положения, в котором я оказался благодаря моему искусству щёлкать пальцами. В Брно почти каждую субботу по вечерам мы ходили с моим другом в винарну. Мой друг - директор Чехословацкой коллекции микроорганизмов при Университете им. Пуркинье - был достаточно известным человеком в городе. Винарна, которую мы обычно посещали, была переоборудована из длиннющего склада, у стен располагались столики, а между столиками люди танцевали после принятия одной-двух бутылок вина. В самом конце зала на небольшом подмостке играл оркестр из 5-6 музыкантов. Всё было очень мило и по-домашнему. Когда количество выпитого вина начинало мешать ногам, люди потихонечку начинали петь. В конце концов сдвигались столы и каждый кластер во всю глотку орал свою песню.
Однажды мы особенно крупно взяли на грудь, и по ходу неторопливой беседы о применении физико-химических методов анализа в экспрессной идентификации бактерий мой друг вдруг неожиданно вскочил из-за стола и направился в конец зала, где играл оркестр. Там он взял в руки микрофон и на весь зал по-чешски заявил, что ударник оркестра импотент, ничего не умеет, и сейчас его друг из Москвы покажет, как нужно держать ритм. Когда я это услышал, то первое, что мне захотелось - это залезть под стол, натянуть скатерть на голову и прикинутся глухо-немо-слепым. Это был такой шок для меня, что я просто ошалел. Оркестр перестал играть, все уставились на меня, а мой друг нетвёрдыми, но решительными шагами направился ко мне, схватил меня за руку и потащил на сцену. Я, как идиот, выстроился у микрофона, на моём лице блуждала улыбка девственницы, которую зал единодушно просит раздеться и станцевать голышом на столе. В общем я честно отстучался, мне проапплодировали, и когда оркестр решил передохнуть, я, совершенно отрезвевший, направился к выходу, Больше никогда ни под каким соусом я в этой винарне не появлялся.
Словом, ритмичные танцы были также необходимы моему организму, как пища и вода, и я с восторгом воспринимал любую возможность потанцевать. Я учился в мужской школе, где устраивались вечера с приглашением учениц из соседней женской школы. В начале 50-х годов западные тлетворные танцы были запрещены, и мы на вечерах кроме вальса и польки танцевали падепатинер (фр. pas de patineur - танец конкобежцев), падеграс - бальный танец со спокойными изящными движениями, распространенный в Европе в 19 в., для которого характерно чередование мягких шагов с приседаниями и фиксированными позами, падекатр - старинный французский бальный танец. Я вообще-то не люблю использовать нецензурные слова, но хотел бы я встретить какого-либо ревнителя чистой словесности, который сумел бы всё это охарактеризовать иначе, как не "полный пиздец". Сейчас, когда я вспоминаю, как мы - ученики советской школы - изображали старинную французскую аристократию, меня начинает душить хохот. Конечно, мы собирались по домам, танцевали танго, фокстрот, румбу и т.п., однако на официальных мероприятиях нужно было или жеманно подпрыгивать, или плавно сучить ножками или кланяться, изображая из себя комзолы, тюрнюры, кружевные подвязки и напудренные парики.
Накануне вечера, когда мы с Роней договорились встретиться у танцплощадки, я увидел хозяйку квартиры, которая сидела на скамейке и грызла поджаренные тыквенные семечки. Она знаком пригласила меня присесть, насыпала мне семечек и спросила:
- Слушай, где ты таку красиву дефьку нашёл?
- В парке познакомился. Она со Львова.
- Яврейка небось?
- Кажется да. А что?
- Больно красива дефька. И умна.
- Откуда вы знаете, что она умная?
- Я, милок, так много на свете повидала, двух мужей схоронила, в тюрьме отсидела, на кораблях поплавала. Самой впору умной стать. Дефька умна. Хороша дефька!
- Я тоже так думаю - ответил я, и мне было приятно, что мой выбор был так однозначно одобрен.
Танцплощадка в парке "Ривьера" представляла собой круглое забетонированное пространство. Народ был в основном представлен детишками и ранним юношеством. На краю площадки стоял распорядитель - толстоватый дядька с животиком, который резким командирским голосом объявлял танцы и каждый раз предупреждал, что советская молодёжь отвергает влияние Запада, а те, которые не отвергают, будут выводиться и им будет запрещено участвовать в танцевальных мероприятиях. Мы станцевали вальс, польку и ещё что-то из старофранцузского. Роня оказалась очень способной партнёршей и радостно улыбалась, когда я долго крутил её в вальсе с левую сторону.
Наконец, заиграла ритмичная музыка и я припустился с Роней в фокстроте. Это было необыкновенное удовольствие летать по всей танцплощадке и лавировать между такцующими парами, не замедляя темпа. Вдруг я услышал голос распорядителя:
- Маадой чиаэек, прекратите! Да, да, я к вам обращаюсь. Нечего поганить нам мероприятие.
Я понял, что поганим мероприятие мы с Роней. Все посмотрели на нас. Я резко изменил темп и распорядитель отвернулся в другую сторону. Мы не пропускали ни одного танца, не уходили с площадки, и в какой-то момент, когда, потеряв бдительность, я вновь стал демонстрировать Роне свои способности, раздался громовой голос:
- Вы, да, да - вы - вон с нашего мероприятия! Вон с площадки!
Я мгновенно оценил ситуацию. Я боялся, что Роня будет вовлечена в эту идиотскую историю, быстро ушел с танцплощадки и остановился в тени. Но распорядитель не успокоился. Он продолжал орать:
- Деушка, я к вам обращаюсь! Покиньте мероприятие! Да, да, вы, покиньте.
Роня нагнула голову и быстрым шагом направилась в противоположную от меня сторону. Я побежал за ней, огибая танцплощадку, но нигде её обнаружить не мог. Я, как сумасшедший, обегал весь огромный парк, напряжённо всматривался в тёмные аллеи. Но всё было напрасно. Роню я так и не нашёл, и, поскольку не знал, где она живёт - мы каждый раз договаривались о встрече в конкретном месте - так больше её и не видел.
Несколько дней я бродил по городу в надежде встретить Роню. Не могу сказать, что я влюбился. Просто она произвела на меня необыкновенно сильное впечатление, и мне очень хотелось увидеть её вновь. В таких расстроенных чувствах я повстречал хозяйку, которая как-будто и не уходила со скамейки и не переставала грызть тыквенные семечки все эти дни.
- Ты чё, не в себе?
- Не знаю.
- Тогда потанцевали?
Я рассказал историю с танцплощадкой. Было приятно, что кому-то интересны мои переживания.
- Подожди, подожди, я всех в городе знаю. Расскажи, как этот командир выглядел?
- Как, как! Откуда я знаю как он выглядел. Я помню, как он орал.
- Подожди, подожди, мне это важно. Послушай, у него верхняя губа вывернута?
- Вроде бы да.
- Так, интересно! Жирная лысина на затылке?
- Не знаю точно, но кажется да.
- Жопа толстая?
- Вроде.
- И брюхо отвисает?
- Брюхо отвисает.
- Волосы рыжеватые?
- Вроде да.
- Нееее могу. Сейчас Клавке расскажу. Она уписается.
- От чего она уписается?
- Ну вот слушай, что я тебе расскажу. Этот хрен несколько лет назад снимал у меня те комнаты, где вы сейчас живёте. Противный, скользский тип, но платил исправно. Однажды поздно ночью вышла прогуляться и слышу из дома музыка разносится. Тихо разносится, но я удивилась. Чего это поздней ночью музыку играть. Подтащила я камень, встала, заглянула в щёлочку в ставнях: ба, не поверила своим глазам. Побежала за своим ключём. Открываю тихонько входную дверь. Дверь из прихожей в комнату приоткрыта. Глянула и отпала. На столе две голые бабы танцуют, а этот рыжий пьяный в стельку носится голый вокруг стола и своей детской пиписькой размахивает. Тут я разбудила двух свидетелей и участкового, который тогда жил напротив. Накрыли мы этих пиписочников, составили акт и этого рыжего из города выселили. Теперь оказывается эта срань губастая вернулся и командует. Нет, я этого не переживу. Побегу Клавке расскажу, которая свидетелем была. Ой мама, это ж надо ж!
Я вырос, стал большим учёным у советской власти и встречал таких хранителей моральных устоев в немалых количествах. Этот командир с вывернутой верхней губой принёс мне немалую пользу в жизни.

Происки врагов

Химией я начал заниматься с 7-8 лет. Недалеко от нашего дома находился магазин химических реактивов, в котором я мог купить всё, на что хватит денег. Я где-то раздобыл учебник по химии и лабораторное руководство и осваивал химию на свой страх и риск. Я умудрился прожечь кислотой толстую чугунную раковину на кухне, пару раз чуть не взорвался, изучал влияние микроэлементов на бабушкины пальмы и аспарагусы, готовил различные асимптотические чернила... Словом, мне было не скучно. Когда в школе начался курс химии, то я стал любимым учеником нашей химички. Через много-много лет я совершенно случайно встретил её в Судаке. Она очень сильно постарела, но, увидев меня, сразу же узнала и призналась мне, что я ей очень нравился. Нравился тем, что хотя и был очень застенчивым, но с реактивами обращался очень уверенно, даже слишком нахально.
Несколько раз я не попадался только из-за своей показной застенчивости. В четвёртом классе у нас был учитель азербайджанского языка, который очень боялся шпионов и нам об этом прямо говорил. Он даже нам намекал, что шпионы собираются его отравить. Как-то я приготовил в пробирке сернистое железо, налил туда кислоту, и у меня из пробирки стал выделяться сероводород. Я привязал к пробирке резиновый шарик из-под пищалки и получил средних размеров емкость с сероводородом, которую принёс в школу и положил в парту. Сероводород начал выходить из шарика и к уроку азербайджанского языка потёк очень активно, поскольку был плохо завязан бабушкиным мулинэ. Я сидел на первой парте и задыхался. Вытащить шарик и выбросить его на улицу я не мог. Единственное что я мог сделать - это незаметно водить ногами под партой, чтобы сероводород, который много тяжелее воздуха, не скапливался только у моих ног. Преподаватель, стоя у доски, почувствовал запах и, поводя ноздрями и вращая белками, пытался понять, откуда запах идёт. Запах всё усиливался, он смотрел на учеников первых трёх рядов парт, но поняв, что дистанционные методы определения сероводорода не работают, стал переходить от парты к парте, чтобы поймать виновника торжества. Обычно он к партам не приближался, поскольку боялся, что ему запачкают чернилами костюм. Единственным человеком, к которому он не подошёл - был я. В конце концов урок был прерван, преподаватель выбежал в коридор, чтобы глотнуть свежего воздуха, а я, как тихушник, быстро выхватил пузырь с сероводородом и выбросил его в открытое окно. Так в классе ни один человек и не узнал о моём очередном химическом эксперименте. Даже если бы я и похвастался, то никто бы ничего из моих рассказов о взаимодействии серы с порошковым железом и взаимодействии сернистого железа с кислотой не понял: слишком не по возросту я был грамотен в области химии.
Учиться я ненавидел. Вернее, любил учиться, не не переносил учёбу. Поэтому мне в университете всегда хотелось заняться стоящим делом. На третьем курсе я проводил исследования по дегидратации этанола над местной ханларской глиной. У нас был очень суровый преподаватель, которого все боялись. Стоило ему по малейшему поводу взбеситься, как зрачки у него быстро уменьшались, глаза наоборот вылуплялись, он начинал мелко подрагивать головой и произносил короткие фразы, выделяя каждое отдельное слово. От этих фраз вне зависимости от их содержания хотелось зарыться поглубже. При этом он непропорциональное количество раз произносил любимое им слово "чиричур", что, как вы понимаете, означало "чересчур". Так вот, у этого преподавателя я был любимчиком. Если он иногда и говорил мне "чиричур", то очень уравновешенным тоном, почти ласково. Как мне потом сказали, эту мою работу по разложению этанола он включил в свою докторскую диссертацию, чему я был очень рад. Нельзя сказать, чтобы я "чиричур" много таскал домой этилового спирта, который мне был доступен в неограниченном количестве, но я иногда приносил его соседу дяде Грише - доктору наук в области нефтедобычи, которого совершенно заела тёща. Он приезжал с промыслов поздно ночью и, убедившись, что его обед опять съели, выходил на общую кухню ругаться в пол голоса, чтобы тёща не услышала. Тут иногда появлялся я и приносил ему колбочку со спиртом, которым он ужинал.
В конце четвёртого курса я совсем сдурел от тоски и попросил своего отца устроить меня на работу. В первых числах нового учебного года я был принят на должность старшего техника в Академию Наук Азербайджана. Семья наша не нуждалась, и единственно, что меня побуждало устроиться на работу, это было желание чем-то заняться. Учёбу в университете я занятием не считал. В те времена за непосещение одной лекции выносилось замечание, а я как-то, до сих пор не пойму как, умудрился вообще не ходить в университет, поскольку в течение всего рабочего дня находился на службе. Вскоре меня сделали и.о. младшего научного сотрудника, у меня появились глобальные идеи в области химии и я забыл про скуку.
Выделили мне место в комнате, примыкавшей к кабинету вице-президента АН академика М.Ф.Нагиева. Хороший был человек! Интеллигентный, грамотный, приятный во всех отношениях. Он дал мне читать свою монографию толщиной в пол сантиметра, всю исписанную математическими формулами. В комнате кроме меня сидели машинистка и чертёжник. В первый день я с утра стал читать монографию и через пол часа уже безмятежно спал, положив голову на стол. Разбудил меня академик в середине дня. Я что-то пробормотал насчёт того, что у меня такая манера думать, хотя на первое мгновенье глаза мне было очень трудно продрать. На следующий день перед работой я принял холодный душ, в первый и последний раз в жизни сделал физзарядку на добровольной основе, приехал на работу, бодро открыл монографию ... и спал уже через час. На этот раз академик задержался около меня и сказал: "Я вижу, что у вас странная манера спать на работе." Я ответил, что прочитал монографию, что мне нечего делать и поэтому я слегка вздремнул. Академик воскликнул: "Как!? Уже!?", на что я, не освоивший и первых двух страниц, скромно кивнул головой. На следующий день у меня на столе появилась новенькая иностранная электро-механическая вычислительная машина (компьютеров тогда не было, это был 1960г), и я стал заниматься расчётом реакторов. Вот тогда я и начал листать монографию и даже местами кое-что прочёл.
Через месяца чере два академик однажды вышел из кабинета и попросил меня взять для него в библиотеке справочник по математике. Поскольку я в основном всю жизнь общался только с бабушкой, то в тех вопросах, которые далеко выходили за пределы её компетенции, я был тщательно неразвит. В частности, некоторые вопросы, которые мне казались естественными, я спокойно задавал людям, не задумываясь о том, что им они могли показаться неестественными. Я спросил у академика в таком духе, а на кой ему этот справочник нужен. Академик внимательно посмотрел на меня через свои страшно красивые очки и, будучи очень воспитанным человеком, не послал меня на три буквы, а просто, почти, как учёный учёному, объяснил, что ему нужно вычислить объём вот этой детали. На что я ему ответил, что это очень просто и вывел формулу объёма детали. Он внимательно посмотрел на выведенную мною формулу, сказал, что формула скорее всего правильная, и удалился. Через пару недель я был произведён в должность и.о. младшего научного сотрудника, хотя только-только начинал неучиться на пятом курсе.
Через небольшой срок в лабораторию поступил газоанализатор - хроматограф. Это был здоровый шкаф, скроенный из сурового на вид железа, внутри которого ютились какие-то электрические жучки и паучки. Хроматограф установили прямо в кабинете у академика. Завоёванный мною авторитет вундеркинда сделал меня хозяином этого страшилища, и я стал заниматься хроматографией, совершенно забыв о нескольких сделанных мною глобальных открытях в области расчёта реакторов и безумно ослабев от решения уравнений пятого порядка вручную, поскольку иностранная машинка, которая при работе гремела, как жестяное корыто, сброшенное с утёса, постоянно выходила из строя и отправлялась на починку. Всё приборы в своей жизни я сначала осваивал, после чего уже изучал инструкцию к ним. С хроматографом получилось более или менее ничего тем более, что он был никому не нужен. Трагедия у меня случилась с газовым, обыкновенным газовым баллоном. До этого события я с газовыми баллонами никогда не имел дела и видел газовый баллон только в будке у Абрама, продававшего воду с сиропом напротив университета.
В кабинете у академика шло совещание. Несколько человек сидели на стульях, вплотную придвинутых к столу. В другой части комнаты я рассеянно возился со своим хроматографом, одновременно прислушиваясь к тому, о чём говорили. Я приделал к редуктору баллона длинный, толстый резиновый шланг, который потом собирался соединить с хроматографом. Сначала я хотел посмотреть идёт ли газ через редуктор. Новый баллон только что привезли. Поскольку я впервые в жизни увидел редуктор и не знал, как им пользоваться, я сначала вкрутил клапан после чего открыл баллон. Раздался душераздирающий вой. Поскольку редуктор был сильно вкручен, газ из баллона под огромным давлением поступил в толстую резиновую трубку, которая выпрямилась параллельно земле, завибрировала и заорала таким страшным воем, что я, стоя спиной к выходу сделал мгновенный разворот на 180 градусов и как кенгуру отпрыгнул на несколько метров от баллона. Жаль, что рядом не было судьи международного класса с секундомером. Это был всем фортелям фортель. Один из сидящих, который потом стал моим непосредственным начальником, вскочил со стула, мгновенно оценил ситуацию и закрыл газовый баллон. После этого случая я неделю размышлял над тем, как лучше уйти из жизни.
Годы работы в Баку были насыщены многими интересными событиями. Я себя чувствовал на работе, как дома. Люди были интересными, отношение ко мне было необыкновенно душевным, о чём я всегда с благодарностью вспоминаю. Я сделал и опубликовал в Докладах АН АзССР свою первую статью по синтетической органической химии. Тему я высосал из своего родного пальца. Мне просто захотелось синтезировать очень красивую длинную, симметричную молекулу. И тем не менее я понимал, что нужно, как можно быстрее, уносить отсюда ноги. О двух с половиной годах, проведённых в институте АН Азербайджана, я мог бы написать толстую книгу воспоминаний. Но это были бы не воспоминания начинающего учёного, а сборник юмористических рассказов с пометкой "Беременным и больным с переломами не читать!"
С настоящей химией я был знаком лишь по статьям в советских, а главное, зарубежных научных журналах. Первым знакомством я был обязан руководству по органической химии Бейльштайна. Этот многотомный труд, впервые вышедший в 1881 году и охватывающий научную литературу с 1771 года, был в те времена главным руководством для химиков. (Кстати Фёдор Федорович Бейльштайн родился в Санкт Петербурге). В библиотеке университета выдавали лишь несколько томов энциклопедии Бейльштайна, но мне по секрету сообщили, что огромное количество томов, полученных из Германии по репарации, лежит в подвале без разрешения к выдаче. Заведующий кафедрой иностранных языков Алиев запретил их выдавать. Когда я набрался смелости и спросил Алиева насчёт этих томов, он мне ответил, что не может найти время просмотреть все тома (каждый том был толщиной с ладонь). Не может же он, как ответственный человек, разрешить выставить все тома в библиотеке, поскольку там могут быть написаны фашистские лозунги и нарисованы свастики. Алиева в университете все панически боялись. Поскольку он так и не успел разобраться со свастиками, никому в голову не приходило бороться за светлое будущее органической химии в Азербайджане. И тома Бейльштайна к тому времени уже почти 15 лет томились в подвалах университета.
Этот Алиев был в числе первых студентов, направленных из советского Азербайджана на учёбу в Германию. Поскольку не на всякий роточек, как говорят в простонародьи, накинешь платочек, я слышал разговоры о том, что в Германии он занимался в основном тем, что закладывал товарищей по учёбе. Вообще культ первых был своеобразной хохмой азербайджанской науки, но никто над этой хохмой не смеялся вслух. Не знаю, как в других республиках, но в Азербайджане нужно было от всей души уважать первую балерину-азербайджанку, первого профессора-азербайджанца, первого академика-азербайджанца, наверно даже первого пожарного-азербайджанца. Я, как человек, выросший среди азербайджанцев и очень любящий этих людей, никак поначалу не мог понять - всё это в шутку или всерьёз. Но впоследствие мне много раз довелось наблюдать, как первые трогательно относятся к этому эпитету, сразу застывая в глубоком почтении к себе. Как правило, эти первые ничего кроме рабфака не освоили, имели самые примитивные знания в той области науки, где были первыми. В лучшем случае они не мешали работать, и когда приезжали корреспонденты за очередным интервью к очередному празднику, надевали специально хранящийся для этой цели накрахмаленный белый халат и в сотый раз рассказывали, как они пришли в Баку из села с двумя засохшими чуреками в хурджине и как стали в результате упорного труда большими учёными у советской власти. Но бывали и иные ситуации.
Я работал на втором этаже здания института, построенного ещё при царе. Здание было построено с расчётом на вечность. Стены между комнатами, превращёнными в лаборатории, были чуть ли не в метр толщиной. Здание находилось в старом районе Баку - Чёрном городе. Впоследствие мы переехали в новое специально отстроенное здание на проспекте Нариманова. В тот день я работал в старом здании. Был перерыв и мы с товарищем вышли на улицу погулять. Рядом с нашими комнатами располагалась лаборатория профессора, первого доктора химических наук - азербайджанца. Внезапно в баллоне с жидким пропаном начал протекать сальник. Несколько ребят, окончивших со мной университет, прогуливалось в перерыв рядом. Профессор распахнул настеж дверь лаборатории. Ребята подошли к двери и увидели, что течёт баллон. Они закричали, чтобы он сбросил баллон в окно со второго этажа во двор, где обычно никого не было. Заведующий лабораторией принял картинную позу и заявил, что первый азербайджанский доктор химических наук никогда не бросает баллоны во двор. После этого он приказал своей лаборантке Трошиной выключить плитки, которые грелись по всему периметру комнаты. Любой, кто хотя бы через пень-колоду изучал правила безопасности работы в химической лаборатории, знает, что за этим должно было бы последовать. Ребята заорали: "Не делайте этого", но было уже поздно. От искры при выключении произошёл взрыв. Стены повалились по обе стороны комнаты. Трошина, бывшая на седьмом месяце беременности, выбежала в коридор и тутже скончалась. Ребята много месяцев провели в больнице с сильнейшими ожогами. Самого заведующего лабораторией хоронили в камуфляже.
Через несколько месяцев после того, как я уехал из Баку, я по делам вернулся к родителям на пару дней. Как только я зашёл в дом, раздался звонок от моего друга Маиса.
- Лёнка, у тебя сохранился пропуск от старого здания института?
- По-моему где-то лежит.
- Ты можешь мне сделать одолжение? Только срочно!
- Могу, конечно, а что?
- Поезжай в старое здание и посмотри, что стоит во дворе. Садись на такси, я тебе заплачу.
По тону я понял, что у моего друга поехала крыша. Я послушно сел в такси, прошёл через военизированную проходную и вышел во двор института. Во дворе стояла огромная, шикарно обработанная гранитная плита-надгробие, на которой большими золотыми буквами было высечено: ПЕРВОМУ АЗЕРБАЙДЖАНСКОМУ ДОКТОРУ НАУК, ПРОФЕССОРУ ШАХМАЛЫ АЛИЕВУ, ПОГИБШЕГО В ОГНЕ СВОЕГО ТВОРЧЕСТВА.
Как-то я с отцом, работавшим корреспондентом, был в одном совхозе на северо-востоке Азербайджана. Нас встретил председатель - необыкновенно умный и душевный человек, который рассказывал нам душераздирающие истории. Мы сидели в креслах в его кабинете, а он сидел на стуле за письменным столом. В ногах у него стоял ящик с коньяком. Убедившись, что мы не будем пить, он перестал нас уговаривать, но сам каждые пол часа выпивал полный стакан коньяка, не закусывая, и, я такое видел в первый раз в мой жизни, совершенно не пьянел. Он рассказывал, как на голом месте создал хозяйство с огромными прибылями, как построил своим работникам современное жильё, как наладил бесперебойную продажу продуктов в Баку и многое, многое другое. Потом у него стали оттяпывать всё, что он создал. Фабрику предварительного захолаживания плодов отхватил один сосед, консервный цех - другой. Словом, всё годами организованное хозяйство разрушалось на его глазах. Этот несчастный человек, который написал письма всем, кому можно было написать, после каждой фразы произносил в качестве рефрена: "Это всё проски (происки) врагов".
Есть люди, которым происки врагов удобнее объяснять обязательным наличием некой крупной силы, соразмерной масштабу совершаемых действий. Например, жидо-масонским сговором или происками ЦРУ. Стремление привлечь для объяснений капитально-большие силы в большой степени зависит от особенностей психики людей. Я вообще-то лично всегда предпочитаю там, где это возможно, разбираться с конкретными обстоятельствами, но в отношении азербайджанской науки я склонен считать, что здесь не обошлось без происков врагов. Видимо, кому-то было выгодно, чтобы азербайджанские учёные варились в своеобразном бульоне из костей первых и, как правило, не очень грамотных. Ведь вся эта ситуация была хорошо известна там наверху. То, что там - наверху умели находить соответствующие организационные решения, не вызывает никаких сомнений у осведомлённых людей. Даже я смог в этом персонально убедиться. Как-то я проработал сутки в лаборатории, а под утро в воскресенье у меня не оставалось сил дотащаться до дома. Я положил голову на стол и, как всегда, без проблем крепко заснул. Проснулся я утром от того, что рядом разговаривали. Когда я повернул голову, то увидел директора института вместе с заведующим отделом ЦК по науке. Оба были в состоянии хорошего подпития. Директор указал на меня пальцем и сказал, что я - один из лучших сотрудников его института. Но у меня большой дефект: я по ночам работаю, а днём сплю. Тогда главный организатор советской науки мгновеноо нашёл правильное решение. Он сказал, что мне нужно найти молодую, неутомимую бабёнку, чтобы я по ночам занимался настоящим делом.
Шутки - шутками, а ситуация с наукой в Азербайджане, как мне кажется, не сильно изменилась за последние десятилетия. Конечно есть много учёных, которые вопреки... Но их число несравнимо с числом тех, которые под руководством "очень больших учёных" превратились, как у нас говорят, в "калхозников-малхозников". Я думаю, что если меня захотят в России судить за фальсификацию истории, моё родное американское правительство меня не выдаст. Поэтому я говорю открыто: считаю всё это происками врагов.