Рассказы

Wednesday, June 29, 2011

Тбилисские Ромео и Джульетта

Поскольку истории, подобные описанной мною ниже, случаются в жизни невероятно редко, указываю адрес, где всё это происходило: Тбилиси, Аллавердский переулок, дом 7. Рядом, помню, была улица Первого Мая, которая сейчас кажется называется по-другому, а также Эриванская (в то время) площадь, потом площадь Ленина.... Словом самый центр Тбилиси.

В этом доме на третьем этаже жила семья моего дяди - Сардиона Ефремовича Метревели, а на первом этаже жили пожилые супруги. Он был академиком архитектуры. Фамилию вспомнить никак не могу. Что-то вроде К..тИн. Она была профессором тбилисской консерватории по классу фортепьяно. Жили они вдвоём. Детей у них не было. Всё, что я знаю об этой истории, я услышал от взрослых. Был я в то время маленьким, но сообразительным мальчиком с идеальной памятью.

Пытался я разыскать в интернете фамилию этих людей, опираясь на аллитерацию, которая у меня крутится в голове. Но ничего у меня не получилось. Хорошо помню этих людей, хотя со времени описываемых мною событий прошло больше 60 лет. Были они оба среднего роста. Он - немного повыше, она немного пониже. Она - чуть полноватая пожилая женщина, которую можно было назвать симпатичной, но нельзя было назвать красавицей. Он - с мужественным лицом, красивой причёской, не по годам спортивно выглядящий мужчина.

Меня часто оставляли на долгое время у моих родственников. Они меня любили, и я себя чувствовал у них, как дома. К тому времени, когда происходили описываемые мною события, я уже третий раз гостил в Аллавердском переулке. Это было в первые послевоенные годы. Каждое утро чуть позже шести я отправлялся в пекарню за грузинским хлебом шотис-пури, Если бы у меня была фотография того хлеба, который я покупал по утрам, то я бы сейчас наделал копий, развесил бы их по всему дому и, будучи человеком неверующим, совершал бы действия, сходные с теми, которые совершают люди, когда молятся на иконы.

Это был довольно большой по размеру невероятно душистый лаваш, тонкий и хрустящий на две трети, но по краям хлеба располагались пышные мягкие подушечки. Пишу я об этом потому, что хлеб имеет отношение к описываемой мною истории. Покупал я его в пекарне, расположенной через пару кварталов. Покупал 4-5 горячих лавашей, но по дороге один из них съедал, поскольку не съесть было выше моих человеческих сил. Приближаясь к воротам нашего дома, я обычно доедал последние кусочки лаваша.

Очень быстро я обратил внимание на квартиру на первом этаже, дверь в которую в это раннее время была всегда распахнута настеж. Очевидно на моей физиономии был написано такое упоение чудом грузинского народного кулинарного искусства, что на меня из глубины квартиры обычно с большим необидным интересом и тёплой улыбкой смотрели порознь, а иногда и вместе два пожилых человека. Каждый раз, подходя к воротам, я забывал принять нормальное выражение лица и, как потом понял, интерес этих людей ко мне был вызван той непосредственностью, с которой я жадно уплетал хлеб, несмотря на то, что все эти действия воспроизводились-повторялись мною каждый божий день.

Я поинтересовался у тёти: "Тётя Катя, каждое утро люди на первом этаже мне улыбаются, а я не знаю почему. Может мне нужно с ними здороваться?" На что она мне ответила, что это - очень хорошие люди, что улыбаются они потому, что у них нет детей, а я им, видимо, нравлюсь. А здороваться никогда не помешает, поскольку с пожилыми людьми всегда нужно здороваться первым. На следующее же утро я доел лаваш, не доходя до дома, и, проходя мимо квартиры пожилых людей, сказал "Здравствуйте!" На что к несказанному моему удивлению пожилая женщина ответила мне: "Здравствуй, Лёнечка!" Я тутже выяснил, что женщина оказывается поинтересовалась у моей тёти, как меня зовут.

Всё это я описываю для того, чтобы объяснить, почему жильцы с первого этажа вызвали у меня такой интерес и почему я каждый день с интересом наблюдал на ними. Почти каждый день ОН приходил домой с работы с малюсеньким букетиком цветов. Она приходила домой раньше и выбегала его встречать. Из окна мне часто было видно, что выходила она во двор уже тогда, когда он ещё был за углом. Каждый день они целовались и, взявшись за руки, шли домой. Соседи рассказывали, что часто наблюдали, как он бежал, когда она его звала. Не шёл, а бежал даже тогда, когда бежать нужно было всего два-три метра.

Грузины в общем-то весьма критически настроенный народ. Они, как правило, смеются над всем неестественным, над работой на публику. Но о пожилых супругах с первого этажа все говорили с любовью и уважением. Никто не сомневался в том, что этих людей связывает большая - невероятно большая - любовь. О себе могу сказать, что, хотя сам неплохо умею притворяться, всю жизнь не переношу показного выражения чувств. С риском выглядеть идиотом, скажу, что из-за этого не очень люблю театр, просто ненавижу кино с плохой игрой артистов и не стану слушать выступление певцов, которые так сильно переживают, что вокруг всё вянет от тоски. Бесчисленное количество раз я вставал и выходил из зала в самом начале кинофильма. И с уверенностью могу сказать, что в поведении пожилых супругов с первого этажа не было абсолютно ничего показного. Они плевать хотели на зрителей, они просто элементарно не видели людей, которые за ними наблюдали из окон. Они жили друг другом и ничего иного в этом мире для них не существовало.

Трагедия случилась в третий мой приезд в семью моего дяди. Происшедшее обсуждалось жильцами дома, между которыми я крутился. К тому же в те детские годы я хорошо понимал по-грузински. Пожилые соседи с первого этажа сняли на лето дачу на Рижском взморьи. Все подробности я слышал от жильцов. Не знаю, может быть на этой даче вместе с супругами с первого этажа отдыхал ещё кто-то. Была сильная жара, и Он выстругал палочку, которую вставил между дверью и дверным косяком для того, чтобы был сквозняк. Она, сидя в лонгшезе спиной к домику, позвала его. Он побежал на её зов. Палочка, придерживавшая дверь, вонзилась ему в пах. От болевого шока он потерял сознание. Удивлённая тем, что Он не отвечает на её зов Она обернулась и увидела его истекающего кровью. Он скончался до приезда в больницу.

Всех поражало, с каким каменным лицом она реагировала на последующие события. Его тело перевезли в Тбилиси. У неё было много учеников. Она давала уроки на дому. Рядом с ней было много любящих людей. Все боялись, что она может с собой что-то сделать, поэтому старались ни на минуту не оставлять её наедине со своим горем и передавали друг другу. Был назначен день похорон. Всё это время на её лице застыло странное выражение спокойствия. С момента его смерти, как говорили, она не произнесла ни одного слова. Но перед тем, как тело должны были поместить в гроб, она вдруг необычно громким, суровым голосом произнесла: "Уйдите все, дайте мне с ним проститься!"

Люди вышли из палаты (я не знаю, это был морг или больница). Когда вновь открыли дверь, то увидели страшную картину: она повесилась на цепочке, на которой болталась пробка от отверстия в потолке. Люди рассказывали, что чуть не поседели: никто не мог понять, как она могла повеситься на этой короткой цепочке, как она вообще могла достать до этой пробки, висящей на потолке.

Выяснилось, что перед смертью она составила очень детальное завещание. У неё было два дорогих рояля и одно пианино. Она их завещала своим ученицам. В трезвом уме она распределила наследство между родными и близкими.

Описываемое событие очень сильно повлияло на моё мировоззрение. Я очень осторожно в своей жизни оперировал понятием "любовь". А конкретнее - практически никому в любви не клялся. Вернее, очень мало кому.

No comments:

Post a Comment

Followers